Евгений Рожков - Осень без любви

…Надо ж было так случиться, что в этой людской гуще, через год, я встретил ее. Я сразу узнал Риту, и меня охватило страстное желание вновь быть с ней.

— Мне очень жарко, но я не представляю, как можно пройти к морю, — даже не поздоровавшись со мной, сказала она.

И мы пошли к морю. И когда она сбросила одежду и не торопясь вошла в воду, я был поражен чистотой и стройностью ее тела.

Она наслаждалась тем, что поразила меня, но не была счастлива, как не был счастлив и я. Мы купались, болтали о пустяках, но между нами стояло прошлое лето. Потом она ушла от меня. Просто взяла и ушла. Она не ненавидела меня, а, пожалуй, даже наоборот, но ушла потому, что мстила.

Вначале было обидно, что она ушла, а потом пришло другое. Я не спал ночами, думал о Рите. Я разыскал квартиру хозяйки, где мы встречались в прошлое лето, и узнал адрес Риты. Я решил поехать к ней, иначе не мог.

Вместе мы прожили недолго: два года. Тогда мы жизнь понимали по-разному.

Нас рано начинают учить жить по-настоящему, и мы порой слишком поздно понимаем необходимость этой учебы. Рита была верным и очень чистым человеком. В школе требовательного познания жизни она занималась в десятом классе, а я только в пятом, и училась она на пятерки, а я тянулся на тройках.

Теперь у меня другая семья…

Я подошел к двум песчаным буграм, утыканным невысокими толстыми памятничками. Я стал ходить от могилы к могиле, рассматривая у ограды надписи.

Кладбище было старым. Я нашел несколько крестов, черных от времени, с датами гибели казаков-первопроходцев почти двухсотлетней давности. Эта дорога вдоль берега озера была последней их дорогой.

На свежей могиле я увидел фотографию покойницы, поразившую меня схожестью с родной тетей — сестрой моей матери.

Мне было лет девять, когда она померла. Помню, она лежала в гробу, в бумажных цветах, большеносая, строгая, какою была в жизни, и будто всех осуждала за то, что они живы. Тетка была мнительным и недоверчивым человеком. В нашем доме она верховодила и нас, детей, часто наказывала.

— Баловаться ты любишь, — говорила она, налегая на «а», — люби и ремня получать.

Тетка сильно любила цветы. Рассаженные по горшочкам, баночкам, ящичкам, резиновым мячам, разрезанным надвое, они стояли на полках, полу, подоконниках, висели на стенах и даже на потолке. Комнаты в нашем доме напоминали корзину, набитую зеленью. Тетка ревностно, никому не доверяя, ухаживала за цветами.

Когда она умерла, то цветы стали на глазах хиреть, увядать. Месяца через три их не стало. Мать была в ужасе. Она пыталась развести новые цветы, брала ростки у соседей, но они не принимались.

Старухи посоветовали матери взять ростки в другой деревне, где цветы не знали покойную. Мать привезла целую корзину отростков, но и они не принялись.

Мать глубоко уверовала, что все это не к добру, что в дом неизбежно придет большая беда. Больше всего она боялась за нас, детей. Она почему-то думала, что мы сгорим в доме.

Через год мы переехали в другую деревню, но цветы по-прежнему не росли в нашем доме.

Прошло столько времени, в моем доме растут цветы, правда, не так их много, но когда гибнет какой-то из них, отжив, как и человек, свой век, я невольно жду что-то с тревогой, как когда-то ждала покойная мать пожара. С тех пор мне становится не по себе, когда в чьем-то доме нет цветов.

Я прошел все кладбище, но могилы старика-рыбака, мужа старухи, не нашел. Свежих могил было много и трудно определить, в какой лежит он. Мне казалось, что увидев его могилу, фотографию, я что-то открою для себя, что-то мне откроется в постижении живших и живущих на земле, в постижении себя.

Когда я вернулся в гостиницу, за столом сидел гость — крупный лысый мужчина в легкой на искусственном меху куртке. — Когда он в разговоре откидывал борта куртки, то на свитере были видны два ромбика — «поплавка».

— Приходила твоя старуха, принесла рыбы. Слышишь, как гольцы трепыхаются в ведре? — сказал Саша.

Гость говорил о проблеме, волновавшей не только жителей этого селения, но и нас.

— Отделение дорого стоит, хлопотно содержать его. Уголь сюда завези, продукты — тоже. Мы давно думаем перенести его на центральную усадьбу, но старики сопротивляются, правда, и некоторые молодые… Конечно, можно их понять — родина, но это все пустые эмоции, и их экономика никогда не учитывает. Людям вообще-то здесь делать нечего. Все приходит в ветхость из-за упрямства стариков.

— Нам рассказывали, что здесь много рыбы и зимой, и летом, — сказал я.

— Какая там рыба — пустяк! Вот поэтому-то мы тут и яслей не строим — ничего пока не строим. Ну да вам-то что? Отдыхайте. Места здесь красивые.

Гость, а это был директор совхоза, отказался от чая, сославшись на занятость, стал собираться.

— Идем на барже в верховья реки, на просчет оленей. Зашли сюда за людьми, — пояснил он.

Казалось, причина перенесения поселка была понятна и весома, но что-то тут не вязалось. Ведь и Юра, тот, что возил нас по озеру, и его брат, заведующий отделением, говорили, что рыбы здесь ловят много круглый год, заготавливают порядком ценной кетовой икры и что этот поселочек незаменим как перевалбаза для оленеводов, о чем невольно сказал сам директор, приплывший сюда за людьми, что, построив здесь коптильню, можно круглый год изготавливать балык и тешу. Копченая рыба оправдала бы с лихвой все затраты.

Нужно было во всем тщательно разобраться.

— Что произошло? Что, а? Почему он смотрел на нас, как на быков, которых нельзя дразнить красной тряпкой? — горячился после ухода директора Виктор. — Он прямо лизал нас взглядом, будто боялся, что мы развенчаем его. Он же прикрывает свою бездеятельность разговорами о переносе отделения.

— Начальник-то мужик гонористый. Видели, как он свои «поплавки» выпячивал? — сказал Саша.

— Перед временем мы все равны. И если рассматривать с этих позиций, то он мыльный пузырь. Лучше бы он головой думал и дело делал, а не демонстрировал свои «поплавки». — У Виктора появилась на лице испарина.

— Еще нужно учитывать, что этот поселок — очаг национальной культуры.

Я стал говорить о стариках, кладбище.

Тогда мы еще не знали, что несколько дней назад райисполкомом было принято решение отделение не переносить, а развивать здесь рыболовство. Экспедиция ихтиологов, работавшая на озере летом, определила в нем огромные рыбные запасы. Директор наверняка знал о принятом решении.

На улице шумел ветер, он бился в окно, как будто пытался ворваться внутрь дома. Саша смотрел на видимый клочок озера, и взгляд его был таков, как будто он только что понял границы своих возможностей.

Виктор сосредоточенно курил.

Вечером за нами пришел теплоход. Ветер к этому времени стих, волн на реке не было. Мы долго стояли на палубе, смотрели на уплывающие домики, на Юру, который стоял на берегу в окружении собак, и нам было грустно.