Гунар Цирулис - Якорь в сердце

— Не думай, пожалуйста, что это капризы непризнанного гения, — Кристап сердито тряхнул головой. — Понимаешь, это будет моя первая индивидуальная выставка.

— Может быть, ты объяснишь наконец, чего ты хочешь? — Аусма явно теряла терпение.

— Пока я только знаю, чего не хочу. Я не хочу этой стены, этой ограды, решеток. С таким же успехом все можно было выставить в закрытом помещении.

— Ясно, — Аусма взяла его под руку и повела к выходу.

Наконец поиски Кристапа увенчались успехом. Сработала, конечно, его подспудная тяга к оригинальности. Но Аусма вынуждена была с ним согласиться. Выбор пал на Ботанический сад, где росли на свободе самые причудливые деревья и кусты. Кристап остановился у нового питомника для пальм и обрадованно щелкнул пальцами:

— Вот на этой площадке я поставлю «Лагерную девушку».

— Свою первую скульптуру? — усомнилась Аусма. — Кристап, надо ли?

— Позволь это решать мне.

— Тогда зачем ты позвал меня с собой, если не хочешь выслушать совета, — неожиданно для себя вскинулась Аусма. — Сам сказал, что. «Лагерная девушка» недоработана.

— Совершенно верно. Когда-нибудь непременно вернусь к ней. Но пойми, без этой девушки не было бы и остальных работ! Может, вообще ничего бы не было…

Он ускорил шаг, как бы желая остаться наедине со своими мыслями. С ним это случалось каждый раз, когда разговор задевал прошлое. Вход в него был запрещен даже для Аусмы. Только с Петерисом он позволял себе вспоминать о пережитом ими, и то не часто. Но сегодня она не собиралась мириться с ролью ребенка, которому указали на его место.

— Куда ты понесся? До поезда еще больше часа… Давай обсудим по-человечески, что куда поставить, а потом я довезу тебя до станции.

— Я обещал по дороге зайти к нашему классику, — объяснил Кристап. — Мы поедем вместе.

— Тогда, пожалуй, поиски вашего камня затянутся, — лукаво улыбнулась Аусма.

— Все может быть, — ответил Кристап, и трудно было понять, серьезно он говорит или шутит. Однако следующие его слова не оставляли сомнений: — К митингу обязательно вернемся!

Кристап вернулся из деревни в отличном расположении духа. Даже разногласия с районными бюрократами не могли омрачить его радость. Камень был превосходный, прямо-таки просился на пьедестал. Будь у Кристапа собственный домик с садом, он бы поставил его на самое видное место и пальцем не тронул — так внушительно выглядела глыба сама по себе. Наверное, разумно было бы возвращаться домой на грузовике вместе с камнем и просить шофера не гнать машину. А он поддался странному беспокойству и вскочил в ночной скорый поезд — не терпелось скорее взяться за работу. А может, он просто соскучился по Аусме?..

Мастерскую в его распоряжение передал профессор Аугуст Бруверис. Сам он давно жил в новом массиве на окраине города, но заглядывал сюда чуть ли не через день — затянулась перевозка неоконченных скульптур. И теперь сад перед домиком наполнился каменными людьми. В мастерской тоже стояло много фигур, главным образом глиняных и поэтому накрытых мокрыми простынями.

Помещение было просторное и высокое. Уютным казался только один угол, где стены сплошь покрывали наброски углем и тушью. В углу стоял диван, накрытый клетчатым пледом. На массивном дубовом столе рядом с двумя переполненными пепельницами — электрический проигрыватель и магнитофон.

Кристап до конца развернул створки похожих на ворота дверей, сбросил куртку, помылся, обулся в старые сандалии. Теперь осталось завести соответствующую настроению музыку — и можно начинать работу. Он перебрал груду пластинок, вынул концерт Чайковского для фортепиано с оркестром. Вытащил из пачки сигарету, сунул в рот, но забыл прикурить. Раскрыл бюст «Лагерной девушки» и оценивающе примерился к своей юношеской работе. Она рождалась долго и мучительно — в квартире матери до сих пор хранится дюжина забракованных им самим вариантов. Вначале никак не удавалось освободиться из силков памяти о живом человеке. Между тем скульптура была задумана как обобщенный символ, а вовсе не надгробие для Гиты, которую Кристап видел перед собой будто живую.

Последний вариант хотя бы выражал идею: человек не должен превращаться в жертвенную овечку, он способен бросить вызов мучителям, испытывая самые тяжкие страдания.

Хлопнула дверь. В мастерскую вошла Аусма. Вынула у него изо рта сигарету, поцеловала кончик носа, зажгла спичку, дала прикурить.

— Я думала, после той утомительной поездки ты будешь спать как сурок и я тебе подам завтрак в постель, — вздохнула она. — Но никак не могла проснуться пораньше.

— Зато заснуть ты можешь в любое время, — ворчал Кристап. — В мои годы такое расточительство непозволительно… Да, спасибо, что приходила поливать, — он кивнул на глиняные фигуры.

— Я аккуратно выполняла все указания главного командования, даже не подходила к телефону. Хотя какая-то дама с типичной женской назойливостью звонила тебе каждый день.

Она сняла трубку. Послышался длинный гудок.

— Работает.

Казалось, Аусма удивлена.

— С тех пор как я поставил себе телефон, ты и полчаса не можешь прожить, не услышав голоса какой-нибудь подружки, — ворчливое настроение не покидало Кристапа.

— Я просто проверяю. Мне только что звякнул Пич и пожаловался, что не может до тебя дозвониться. А ты уже два часа как приехал, — сказала Аусма и стала выкладывать из сумки еду.

— Наверно, хочет напомнить о завтрашнем митинге, — покачал головой Кристап. — Как будто я могу забыть!

— Нет, он говорил, что будет ждать тебя в порту, — Аусма посмотрела на часы. — Или у себя на даче. Хочешь, я вызову такси? — она собралась было снова поднять трубку.

Кристап перехватил ее руку.

— Пусть сам встречает свои делегации, мне некогда… Но почему у тебя сегодня такая праздничная физиономия? — Он потрепал ее по волосам. — Даже новая прическа?

— Для соблазна… Хочу сманить тебя на взморье. Погода на диво!

— Поезжай. Я буду работать.

Аусма бросила взгляд на головку каменной девушки.

— Хочешь что-нибудь поправить?

— Нет, пусть останется как есть. Немного наивно, примитивно. Но это часть моей биографии… Поставь, пожалуйста, кофе. Только завари покрепче, в турецком духе!

Аусма взяла со стола пепельницу и вышла.

У Кристапа вдруг пропало всякое желание думать о выставке. Когда рядом была Аусма, прошлое не занимало его. В ее присутствии его волновало лишь то, что происходило сейчас, сию минуту. И, пожалуй, будущее — воображение все чаще рисовало его вместе с Аусмой. Кристап отодвинул «Лагерную девушку» к стене. Лучше заняться более неотложным делом, подытожить результаты поездки.

Аусма вернулась в купальном костюме. Зачесанные назад волосы, обнажая высокий лоб, свисали на спину «конским хвостом». Она несла на подносе джезве с кофе, бутылку молока, тарелку с бутербродами. Села на диван, разложила еду на табуретке и сообщила: