Сергей Антонов - В городе древнем

В каждом Степанов хотел видеть друга по фронту, того, кто дал тебе глоток воды, перевязал, в тяжелую минуту молвил ободряющее слово, не говоря о том, кто тащил тебя, полуживого, километра три… Тоска по фронтовому братству…

Но что-то и еще взбудоражило Степанова. Он и до этого был недоволен собой, а сейчас невольное сравнение, приходившее на ум не раз, просто угнетало. На фронте приказ выполнил — и чист душой. А тут? Тут, где все кричит о помощи? Он крутится, старается что-то сделать, а что сделано? С той минуты, когда он в Дебрянске спрыгнул о машины, у него, не переставая, ныла душа, как будто был виноват во всем, что увидел… Какой и чей приказ нужно выполнить, чтобы она наконец перестала ныть?..

Он еще раз обернулся, взглянул в сторону площади. Там работала армия. На фронтах шло развернутое наступление, и тем не менее спасенных ею от фашистов порою приходилось спасать еще от тифа, голода и холода.

В районо на месте Евгении Валентиновны Галкиной сидела Вера Соловьева. Еще не успев поздороваться, Степанов подумал, как некстати, что теперь, именно теперь, после того ночного разговора, ему придется часто встречаться с Верой, а может, даже совместно и выполнять какие-нибудь поручения… Вот так! День изо дня быть рядом… Так всегда случается…

— Здравствуй, Вера…

— Здравствуй, Миша…

Без лишних слов, без рукопожатия… Они старались не глядеть друг на друга, и эти усилия еще больше сковывали их. Степанов расстегнул шинель и сел на табуретку.

— А Галкина? Куда-нибудь вызвали? — спросил он, разглядывая на шкафу аккуратно скатанную постель.

— Лежит у меня в подвале…

— Заболела?

— Мужа убили…

Степанов вспомнил, как совсем недавно за этим вот столом Галкина писала письмо и какой отрешенной от дел и непривычно женственной она тогда была…

— Судя по всему, — услышал Степанов нарочито суховатый, как ему казалось, голос Веры, — наше первейшее дело — бережанская школа.

— Да, конечно. — Об этом он знал и без нее. — Твердим одно и то же и не можем заняться вплотную! Что решил райисполком?..

— Всех выселить, семьям фронтовиков предоставить лес для землянок…

— А другим?

— Придется устраиваться, как могут. Нет материалов… Надо сегодня же идти туда и начинать…

— Нам с тобой?

— Могу одна, — сказала Вера. В ее тоне явно слышалось: «Если ты боишься трудностей или не можешь из-за своих переживаний!»

— Одна ничего не сделаешь, — резковато сказал Степанов. — Да и вдвоем мы ничего не сделаем!

— Бригаду организовать?

В этом вопросе Степанову послышался явный вызов.

— Ты была на Бережке? — спросил он, не боясь, что Вера почувствует в его тоне враждебность. — Была или нет?!

— Нет.

— А я был. Только устроились, обрели крышу над головой — изволь идти на все четыре стороны! Кроме семей фронтовиков там живут просто старики и старухи, дети… Куда им идти?

— Что ты предлагаешь?

Только сейчас их взгляды встретились. Отчужденные друг от друга силой новых обстоятельств и все еще крепко связанные прошлым люди.

— Что я предлагаю? Товарищ Захаров и товарищ Галкина вколачивали мне в голову, что райисполком все решит. От моих «партизанских» усилий отказались.

— Ты злишься, Миша…

— На злюсь я, а не понимаю таких людей… И не принимаю!..

— Что ты знаешь? Без году неделя в городе! Как ты можешь так говорить! — Возмущенная Вера даже отвернулась. Смотрела в окно.

Степанов наклонил голову и, облокотившись на стол, сжал виски пальцами. По-настоящему сейчас следовало встать и сказать, что он знает, что говорит, нечего ему делать замечания! Она для него не классный руководитель, а он не ученик! Но неужели же с Верой, с единственной своей Верой, он должен вступить в отношения, где борьба уязвленных самолюбий, ложно понимаемые гордость и мужское достоинство заменят уважение, доверие, сочувствие? Нет, нет, нельзя этого допустить. Его положение горько, но будет совсем плохо, если он перестанет быть человеком. Вот тогда конец всему.

— Что ты предлагаешь? — спокойно спросил Степанов и встал. Ему хотелось подойти к Вере, прикоснуться к ней.

— Что я могу предложить? — ответила Вера. — Может, у Галкиной и был какой-нибудь план, у меня его нет. Надо пойти туда и на месте все решить.

— Сколько таких семей, кто не получит стройматериалы?

— Не знаю…

— Владимира Николаевича надо взять с собой…

— Пожалуй, ты прав… Его все уважают… Старый человек… Это — авторитет!

— Может, кого-нибудь из райкома?

— Стоит и из райкома…

«Вот и «бригада», — подумал Степанов. — А ведь спорила! »

В дверь тихонько и осторожно постучали. Вера не сразу ответила:

— Пожалуйста!..

Дверь медленно приоткрылась. В ней показалась Таня с Бережка. Взволнованная, она с ходу, едва увидев кого-то за столом, выпалила давно приготовленную фразу:

— Извините… Мне сказали, что товарищ Степанов у вас…

Вера невольно окинула девушку взглядом, а Степанов поднялся:

— Таня, здравствуйте!

— Я вашу просьбу выполнила… — И улыбнулась, довольная.

— Просьбу?.. А, да, да! — вспомнил Степанов. — Очень кстати! Садитесь…

Таня покосилась на Веру.

— Садитесь… Садитесь… — предложила и Вера.

— Раздеться можно?

— Пожалуйста…

Девушка охотно скинула пальто. Степанов чуть не ахнул. Мало что осталось от той Тани, которая стояла тогда перед ним в райкоме и страдала от сознания своего убожества и никчемности. Удивленный Степанов как-то неловко пригнулся и сел.

Таня села напротив, положив ногу на ногу. Ярко-красная кофточка с вырезом на груди, темно-синяя юбка, суженная книзу, шелковые чулки. Губы чуть-чуть тронуты помадой, нос припудрен…

Степанов не спускал с девушки и радостных и недоумевающих глаз, а та уже протягивала ему листок бумажки!

— Вот, пожалуйста… Как могла…

Все еще недоумевая, где это Таня могла отыскать такой наряд и что заставило ее так позаботиться о себе, наверняка преодолев десятки трудностей, Степанов взял бумажку, развернул. На ней химическим карандашом были выписаны фамилии жильцов. Всего сорок восемь человек, одиннадцать семей. На них семей фронтовиков — семь. Четыре, как написала Таня, «сами по себе».

— Как это понять: «сами по себе»? — спросил Степанов.

— Нет у них никого на фронте… Старики… Старухи… Зоя…

— Это та, что кричит?

— Да…

Степанов заглянул в список: а сама Таня к какой категории принадлежит? Таня Красницкая и Валентина Степановна Красницкая, видимо ее мать, значились под рубрикой «сами по себе».

— Как там, — спросил Степанов, — шуму и паника нет?

— Не будут же свои выкидывать своих же на улицу… — В словах Тани без труда можно было уловить чужую интонацию: наверное, эту фразу не раз повторяли живущие в школе. — Ведь свои же…