Альберт Мифтахутдинов - Закон полярных путешествий: Рассказы о Чукотке

Не удивлялась только Тею. Она уходила на кухню готовить или просто оставляла нас одних, и я многое постигал от общения с Альпынэ.

Однажды засиделся допоздна, бабушка рукодельничала — вышивала бисером замысловатый орнамент на тапочках из нерпичьей кожи, не торопясь рассказывала и показывала, жестикулировали мы оба, иногда Тею вторгалась и объясняла непонятное бабушке или мне. Под конец в глазах старого человека заблестели слезы, и я вспомнил Великого Полярного Путешественника, собиравшего легенды на берегах Баффиновой Земли, и его беседу с плачущей Оруло.

Оруло сказала ему тогда:

— Я сегодня опять была ребенком. О многом мы не думаем, пока к нам не придут воспоминания. Теперь ты знаешь жизнь старой женщины от начала до сегодняшнего дня. И я не могла не заплакать от радости, что была так счастлива…

«Что имеет человек на склоне жизненного дня? — думал я, слушая Альпынэ. — Воспоминания… Греют ли они его? Значит, надо жить так, чтобы грели».

Я одевался, когда бабушка ушла в кладовку, вернулась с кожаным мешком, где хранились мудреные женские принадлежности: бусы, оленьи жилы, нитки, мандарка, шкурки горностаев, ножницы, иголки и пилки, наперстки, костяные шила, пуговицы, куски цветной кожи и многое другое, в чем никогда не разобраться мужчине.

Она достала из мешка странный предмет и протянула мне его.

— Бери, — догадался я. — На память.

Я ахнул. Это был древний пекуль — женский нож. Небольшой равнобедренный треугольник металла с насаженной, на вершину ручкой из моржового клыка. Ручка с орнаментом полирована, нож стерт, обычно металла в таком ноже вдвое больше. Металл стерся.

— Бабушка была маленькой, меньше меня, девчонкой, когда пекуль достался ей от ее матери, а ей тоже передался по наследству… Это было еще там, на Аляске, многие эскимосские семьи разделены проливом, и родственники есть там и тут, — спокойно объяснила мне Тею.

— Сколько же ему лет?

Бабушка улыбнулась, а Тею оделась и пошла меня проводить.

Утром я пришел в торгконтору — там готовился вездеход в тундру, развозить товары оленеводам и морзверобоям на побережье. На сборы мне дали час, а поздно ночью наш вездеход уже был в эскимосском селе Сиреники. От усталости мы валились с ног, но заведующий ТЗП — торгово-заготовительным пунктом — настоял на ужине, всех пригласил к себе на жареную оленину и свежую моржовую печень. Отказаться не было сил, и я остался у него ночевать вместе со всей командой нашего вездехода.

— Я собирался ночевать у Росхи, — объяснил я наутро заведующему. — Он здесь? Не в тундре?

— Нет. Старик прибаливает. Домоседничает — даже на охоту не ходит. Передайте ему банку смородинового компота, сюрприз нынешнего завоза, еще не продавали, бережем к празднику.

Я поблагодарил и пошел к Росхи. Было еще темно, но на горизонте за дальними грядами торосов угадывалось утро, и я понял, что день будет хорошим, без ветра, с легким морозцем, и, если повезет, можно напроситься на охоту. Там, на открытой воде, много моржа и нерпы.

Росхи был единственным в селе эскимосом, понимающим металл. Он делал ножи, чинил посуду, вытачивал наконечники гарпунов, мастерил подполозки для нарт, мог изготовить хитроумный капкан, если его не было в магазине, и многое другое, и все удивлялись, откуда у него талант к металлу, ведь в роду такой профессии ни у кого не было, да и быть не могло.

Росхи обрадовался встрече, посетовал на здоровье и, выслушав мою просьбу, задумался.

— Сделаю, — пообещал он.

— Когда?

— Ся-я… не знаю…

Я понял, что проблема заключалась в материале. Ему нужен был клык моржа, добытый не в этом году, а хотя бы прошлогодний, выдержанный в постоянной температуре — дома или на складе. А совсем старый — так еще лучше. Но прошлогодние все сданы, надо поспрашивать у зверобоев, может, у кого дома валяется. Это он сделает сам, мне же остается ждать.

Вездеход ушел дальше в тундру, а через три дня Росхи принес новенький пекуль — уляк, громадный, с удобной ручкой, металл матово блестел в сумерках, очень я обрадовался.

Возвращался в Провидения, где жил, вертолетом, и, не заскакивая домой, сразу пошел к Альпынэ. Было воскресенье, бабушка и Тею суетились на кухне. Киу готовился на охоту, погода хорошая — вон и вертолеты летают, надо успеть, пока нерпа на льдах и припай не взломан, ведь байдары у Киу нет, он в море выйти не может.

Хоть и полно всего в магазине, да разве банки-склянки — еда для настоящего мужчины? Да и женщин не мешало бы побаловать свежим нерпичьим жиром, без него любое мясо сухо и невкусно! Я понимал Киу, но ехать на охоту отказался, нет у меня терпения выслеживать зверя у лунки. Вот в разводьях стрелять — это проще, да и с закидушкой управляться Киу меня уже научил.

— Вот… — едва отдышавшись и забыв сказать «здравствуйте», протянул я бабушке подарок.

Улыбку и удивление не скрывает строгая Альпынэ, восторг и страх застыли на лице черноглазой Тею.

— Ты… знаешь, что ты сделал? — спросила она.

— Знаю…

— Правда знаешь? Откуда?

— Не знаю. Просто я хочу, чтобы бабушка жила долго — пока этот пекуль не сточится и не станет таким же маленьким, как тот, что она мне подарила.

Бабушка улыбается, рассматривает пекуль, кладет на подоконник.

— Далеко ездил… Росхина работа… — говорит она по-эскимосски. — Так делают в Сирениках, — говорит она и показывает на заклепки. — Так делает Росхи. Больше никто не умеет.

Женщины ставят чай, а я ухожу на улицу помогать Киу. Незаметно скармливаю вожаку упряжки Велельхину несколько кусочков сахару, Киу улыбается, качает головой.

Прошло много времени, и сейчас, вспоминая пророчества Альпынэ, Мухин не удивляется. За долгие годы жизни на Чукотке он такого насмотрелся, что на удивление не оставалось времени. И случилось так, как говорила бабушка, — дети его родились здесь, на Чукотке, вот и внуки, глядишь, появятся здесь же, на этой земле, так что нечего думать о материке, тем более что туда его и не тянет.

Много скитался Мухин, но к земле, где родился, равнодушен, а без чукотских снегов не может. «Значит, и умирать надо здесь, — думает он. — Это моя родина». Простая и спокойная мысль эта давно им выношена, и решение это принято раз и навсегда.

Возможно, если б хорошо колдовала Альпынэ, была бы Тею хозяйкой в доме Мухина, но не вышло, хотя она и хотела этого. Да и Мухин не возражал бы.

Однажды она призналась, почему у них все разладилось.

— Я пришла к тебе домой, а у тебя на раскладушке другая женщина спит. Красивая. Белая. Вот я и ушла…

— Ну и что же? — неуклюже пытался отшутиться он. — Ведь на раскладушке же, не в моей постели.

Потом Тею узнает, что это была жена его друга. Приехала в командировку, оказалась без гостиницы. Что ж тут необычного, если она ночует на твоей раскладушке? Лишь бы тепло было да в спальнике чистый вкладыш… А то, что блондинка, да еще и красивая, — так с этим ничего не поделаешь.