Сергей Воронин - На своей земле

«Нет, надо непременно увеличивать минимум трудодней, которые обязан отработать каждый колхозник за год, — думал Кузьма, уходя с огорода. — Такое повышенье для хорошего работника не будет в тягость, а зато клиновы подтянутся и не будут жить за счет других. Сто трудодней — это слишком мало…»

Эта мысль настолько его взволновала, что в ту же ночь он написал в Москву большое письмо.

Чем больше Кузьма думал о Щекотове, тем больше думал о той мысли, какую высказал Емельянов: «В передовом колхозе не все передовые люди». А если такие есть, то они могут, как Щекотов, в ответственный момент подвести колхоз. Значит, надо воспитывать людей. Начав с Клинова, Кузьма решил одним ударом покончить с разговорами об Ярославской. Эти разговоры, внешне как будто приятные, на самом деле мешали в работе, особенно тогда, когда в колхозе наступали тяжелые дни. Люди, боясь трудностей, вспоминали родину, жалели, что, может, и зря покинули ее. Особенно горевала Пелагея Семеновна. Даже как-то к Кузьме приходил Поликарп Евстигнеевич и, сокрушенно вздыхая, рассказал о том, как жена тоскует по родине, и просил совета, что делать. Тогда Кузьма ничего не мог сказать. Это было в начале весеннего сева; но теперь, до прополочных работ, можно было отпустить ее дней на десять. Он не боялся, что старая Хромова, увидав родные места, затоскует о них еще больше. Нет. Как бы хорошо ни было в Ярославской, но там она будет в гостях, и, пожив немного, непременно захочется ей вернуться сюда, на Карельский перешеек, где у нее есть дом, семья, где положено немало сил на поля, которые лежали в запустенье.

Выйдя от Клинова, Кузьма направился на поля. Он шел легко и быстро. И такое же ощущение легкой бодрости было на душе. Он никогда и не думал, что так сложно и интересно работать председателем колхоза. Оказывается, надо быть не только хозяином, но еще и воспитателем. Он сам глубоко сознавал, как мало знает, чтобы учить людей. Но ничего, он будет учиться. Когда хорошо работаешь, тогда появляется желание работать еще лучше. Ведь как нужно уметь во всем разбираться, чтобы не смешать в людях неосознанно-плохое с сознательно-дурным. Как легко можно ошибиться, если не знаешь человека, если не веришь в него. Взять хоть и Лапушкину. Нетрудно было бы обвинить ее в воровстве, но еще легче помочь ей. И теперь Лапушкина — одна из лучших колхозниц.

От таких дум становилось радостнее, и уже твердо верилось, что встречный будет выполнен.

Он проходил мимо дома Хромовых. По привычке оглянулся и увидал на крыльце незнакомого человека. Он стоял спиной к дороге с папиросой в руке. Это, конечно, был Петр. Больше некому стоять на крыльце дома Хромовых, Да и одет незнакомец был по-домашнему: в черной сатиновой рубахе, без фуражки.

Вначале, как только приехал Петр, Кузьма нетерпеливо его ждал. Ему почему-то казалось, что Петр придет в тот же день вечером. Но он не пришел. Ждал его утром. Но он не пришел и утром. Не пришел и на другой день. Это быль несколько странно. Может быть, Мария рассказала мужу про поцелуй… И вот он не идет. Кузьма пристально осмотрел Петра и почувствовал, как глухая вражда наполняет его сердце. Но он не стал думать об этом. Приехал муж, и все, что было связано с Марией, должно резко оборваться. Надо скорее забыть: чем быстрее забудешь, тем легче станет жить. Днем было легко не думать о Марии. Днем он был занят по горло работой, а ночью, стоило ему закрыть глаза, и являлась Мария. Он отгонял ее, думал о другом. Засыпал. И тогда она приходила во сне. Тут с ней ничего нельзя было поделать. Тут он сам радовался ее приходу и, просыпаясь утром, еще сильнее чувствовал всю горечь так неудачно начавшейся любви.

Кузьма торопливо сошел с горы на мост. Полая вода спала. Река стала прозрачной. Было видно, как на желтом песчаном дне мелькали темные тени маленьких рыбок. За рекой, скрытые кустами, протяжно мычали коровы. Хорошо было стоять у деревянных перил и, как в детстве, ни о чем не думая, долго смотреть в воду. Хорошо смотреть на медленное движение воды. По ней плывут облака. Прохладный ветер приятно освежает голову, раскрытую грудь. А спину печет солнце. Давно уже так не стоял Кузьма в спокойном раздумье…

На мост, громыхая, въехала подвода. Свесив крёпкие загорелые ноги, на телеге сидела Дуняша. Лицо у нее было круглое, коричневое от загара, с белой полоской на лбу у волос, с белыми выгоревшими бровями.

— Что, Кузьма Иваныч, смотритесь, купаться захотели? — останавливая лошадь, спросила, сияя глазами, Дуняша.

Вот уж кого сейчас не хотел бы видеть Кузьма, так это ее, с ласкающим взглядом.

Он промолчал.

— Всё делами заняты, — притихнув, промолвила она, — никогда и не повеселитесь. Раньше к нам на посиделки ходили, а теперь и не зайдете…

Да, все делами занят, невесело ответил Кузьма и, помолчав, спросил: — На четвертое поле едете?

— На четвертое… — подбирая вожжи, улыбнулась Дуняша. — Подкормку кончаем.

— Поедемте вместе.

Телега, тарахтя, начала подскакивать по камням. Река стала опускаться. Выехали на бугор. Пахнуло горячим воздухом. На яровом низинном поле, выстроившись в линейку, колхозники копали водоотводную канаву. Дуняша поправила платок, облизнула пересохшие, обветренные губы. Ей тягостно было молчание. Она старалась придумать, что бы сказать.

— Почему это так получилось, Кузьма Иваныч, — волнуясь, проговорила, наконец, Дуняша, — что вот уехали Щекотовы? Что уехали — не жалко, пускай себе, от них только шум был, но как же так — бросили все — и работу и дом…

— Почему это так? — словно отвлекаясь от своих мыслей, переспросил Кузьма. — Да, видно, потому, что не все еще люди знают, где их счастье лежит. Ищут его на своем огородном клочке, а оно давно уже на колхозных полях.

— Это верно, — кивнула головой Дуняша, — для одних работа в колхозе, как самое большое в жизни, а для других — как будто они в гостях или на время зашли…

Кузьма взглянул на Дуняшу. Она сидела, низко склонив голову, разметавшиеся волосы закрывали, словно сеткой, висок и глаз. Но вот она чуть шевельнулась, и он увидал пристальный взгляд и вспомнил письмо. Он был уверен — его написала Дуняша; и чувство, похожее на жалость, овладело им, когда он представил, как, должно быть, тяжело этой простой, доброй девушке не встречать привета на свою любовь. Она, наверное, до сих пор все думает: «Догадался или не догадался Кузьма, от кого письмо?» И каждый раз при встрече, наверное, ждет ответа. Ждет, наверное, и сейчас… А письмо чистое… «Люблю вас, как в книгах про любовь пишут…» Только такую любовь, видно, она и знает… Да, в книгах все проще, а вот в жизни…

Кузьма спрыгнул с телеги. Дуняша проводила его грустным взглядом. «Нет, видно, ни к чему коса распустилась, не сбудется», — подумала она и неожиданно позвала: