Юрий Рытхэу - Полярный круг

В сказках, в легендах жила надежда на лучшую жизнь. Этой надеждой была пронизана вся философия арктического народа, все песни и сам настрой души, который называют еще и национальным характером.

Здесь еще ищут свое будущее.

Нанок и его сородичи, живущие на Чукотке, нашли его. И никто в этом не сомневается. Потому что родились новые песни, новые сказания, новые легенды.

Великий Кнуд Расмуссен торопился. Он считал, что эскимосскому народу недолго осталось жить. И кое в чем он был прав. Из числа живущих исчезли некоторые эскимосские племена — ихальмюты, нетчилли, неуклонно снижается численность алеутов и других племен некогда великого народа. Расмуссен вбирал в себя богатства языка, легенды и сказания, опыт жизни в самых жестоких на планете условиях. И не только для науки, но и в назидание оставшимся в живых, для тех, кто будет жить в будущем. Великий оптимизм эскимосов, их удивительные душевные качества: отзывчивость, бескорыстие, терпимость к заблуждениям и готовность помочь человеку найти истинный путь — все это хотел передать Кнуд Расмуссен другому миру, заблудившемуся человечеству, погрязшему в войнах, обмане и взаимном грабеже.

Двадцатый век, встреча с белым человеком, которого многие эскимосские племена нарекли звучным именем «каблуна», вселил большие надежды людям пустынных ледяных просторов. Они пытались найти в нем родственника, открыли перед ним душу: ведь здесь каждый человек был целым миром…

Живущие на берегу Берингова пролива с азиатской стороны нашли своих родичей.

Нанок еще раз оглядел памятник.

Как далеко отсюда до той точки, где прервался след Великого санного пути!

Замкнулся один полярный круг жизни Нанока, иннуита из Наукана, научного сотрудника Анадырского музея.

Отъезжая от памятника, Нанок вместе с горечью расставания ощутил в душе разгорающуюся радость от мысли, что уже началась дорога домой, в Москву, в Анадырь.

Снег накрыл тяжело идущий вельбот, нахмурившуюся воду и подернутые туманом берега. Ветер мчался от мыса Беринга, отгоняя ледовое поле, которое только что обошли охотники.

Николай Оле натянул брезентовую куртку поверх теплой фуфайки и принялся устанавливать матерчатый фальшборт, чтобы защититься от брызг. Можно, конечно, отцепить моржей, пустить их на дно, освободить суденышко от тяжелой ноши, но эта мысль появилась лишь на мгновение.

Вельбот двигался рывками: мотор был слабый, типа «Вихрь». По инструкции он предназначался для тихих пресных водоемов.

Рулевой надвинул на кепку капюшон, затянул под подбородком шнур.

Оле мельком глянул на него. Комы прошедшей зимой отметил свое шестидесятилетие и формально вышел на пенсию. В день своего юбилея он стал также Алексеем Дмитриевичем, так как потребовалось заполнить соответствующие графы в Почетной грамоте. Старик так и не признал своего нового имени, и посейчас все его звали по-старинному — Комы. После торжественного вечера и пиршества Комы сильно навеселе заявился домой и с порога объявил жене:

— Теперь я — Алексей Дмитриевич!

Старуха молча указала ему на другую постель.

— Ты что? — удивился юбиляр.

— Я не собираюсь спать с незнакомым мужчиной, — ответила старуха.

Таким образом, Комы остался Алексеем Дмитриевичем только в официальных документах и в Почетной грамоте, которая была аккуратно заключена под стеклом и повешена на стене рядом с барометром.

Снег был мокрый и тяжелый. Оле подумал, что не время еще для снега… ведь двенадцатое июня.

Волна шла сзади, и, глядя на ее пенящуюся вершину, Оле каждый раз внутренне напрягался. Но каким-то чудом волна поднимала вельбот вместе с двумя моржовыми тушами, притороченными по бортам, некоторое время несла на своей вершине, а потом оставляла позади, устремлялась вперед, вдогонку за другими волнами, наперегонки с усиливающимся ветром. И все же, когда волна была повыше, какая-то часть ее попадала внутрь вельбота, и стрелок Каанто без устали работал ручной помпой, откачивая воду в колодец для мотора.

Позади него, ближе к Оле, на банках лежали четыре надутых пыхпыха — единственные спасательные средства на случай, если волна все же накроет вельбот.

Правда, если отцепить моржей…

Оле глянул в лицо Комы. Рулевой смотрел вперед, в стену падающего мокрого снега. Где-то там, куда он смотрел, — надежный родной берег, баня на берегу моря, жиротопный цех, а выше, на зеленом бугре, — старые одноквартирные дома по одну сторону ручья, а по другую — новые, двухэтажные, с удобными многокомнатными квартирами — мечта каждого жителя села Еппын. Еппын — значит «наблюдательное место». Село получило такое название потому, что именно с этого места древние китобои высматривали стада морских гигантов, мигрирующих к чукотским берегам от Калифорнийского побережья Америки.

В детстве Оле видел, как с вельботов били китов. Потом пришел запрет: китов стало меньше и разрешалось добывать лишь определенное число — только для питания местного населения.

Но с годами опытных охотников становилось все меньше. Часто на виду, у берегов, резвились китовые стада, но выйти в море было некому и не на чем. Все больше упирали на оленеводство, а морской промысел хирел.

Однажды Оле спросил об этом приезжего начальника из областного управления сельского хозяйства с удивительно вкусной фамилией Компотов.

— Экономику надо знать! — отрезал Компотов. — Ты вот лучше скажи, почему потеряли оленей в вашей бригаде.

Да, оленей в ту весну было потеряно много. Едва родились телята, как задула весенняя долгая пурга, длившаяся с двадцать пятого апреля по двадцать пятое мая — день в день! Потеряли не только новорожденных телят, но и много взрослых оленей. Оле вернулся обратно в Еппын и снова попросился в вельбот Комы… С завтрашнего дня Оле — в отпуске. Впервые за все время трудовой деятельности!

Сквозь разрывы тумана и летящий снег виднелось ледовое поле, пригнанное ветром к берегу. На рейде Еппына стояли два парохода — «Амгуэма» и «Василий Докучаев». Первый привез горючее, а второй — так называемый генгруз — продовольственные и промышленные товары для местной торговой конторы.

Идти вельботу оставалось еще часа полтора.

Под защитой высокого мыса стало потише.

— Попробуй вскипятить чай! — крикнул с кормы Комы.

Оле выудил из-под носовой площадки чайник и примус.

Ему удалось разжечь примус и водрузить на него закопченный походный чайник.