Юрий Рытхэу - Полярный круг

Возвращались уже на исходе дня, когда темнота медленно окутывала море, надвигалась на плывущий вельбот со стороны мрачных береговых скал.

И чем ближе вельбот подходил к берегу, тем чаще мысли обращались к дому, к маленькой теплой комнатке, к кухне с большой, всегда горячей плитой. На плите — чайник, кастрюля с супом. Конечно, и в вельботе есть чай, но тот, домашний, приготовленный руками жены, был необыкновенно вкусен.

Село с россыпью домов показалось издали. Ярко светились школьные окна, и Оле с удивлением думал, как теперь трудно представить себя школьником. И хотя после выпускных экзаменов не прошло и трех лет, казалось, что школа закончена давным-давно. Теперь Николай Оле — как эта было написано в его новенькой трудовой книжке — рабочий совхоза.

Незаметно повелось так, что, приходя с берега, Оле получал из рук Зины рюмку водки.

— Чтобы согреться, — говорила она.

Оле воспринимал это как должное. Это было приятно. Выпивал, и тепло разливалось по всему телу, разгоняя усталость, заботы, даже неприятные мысли. Оле медленно снимал с себя охотничью одежду, с наслаждением мылся, переодевался в чистое и садился за стол. Здесь ему подавалась вторая рюмка. И даже если не было гостей, Оле частенько ложился в постель навеселе. Сама Зина не пила: она была под наблюдением врача. Еще на первой беседе доктор напугал ее, сказал, что человек становится алкоголиком еще в утробе матери и может появиться на свет уродом и умственно отсталым. Зине очень хотелось родить здорового, крепкого мальчика, и она аккуратно выполняла врачебные указания. Только на свадьбе она выпила полбокала шампанского.

А чуть выпивший Оле казался даже лучше трезвого: он становился теплее, откровеннее и часами мог говорить о том, как любит свою жену.

Кончился морской промысел.

Вельботы убрали на высокие подставки, законсервировали оружие и подвесные моторы. Зверобои распределились по другим бригадам. Директор совхоза вызвал Николая Оле и предложил ему поехать в тундру.

— Надо помочь оленеводам, — сказал Владимир Иванович. — Прогноз плохой. Возможен гололед…

— Я же не оленевод, — попытался уклониться Оле.

— Знаю, — сказал директор. — Но помочь надо. За Зину не беспокойся. К тому времени, как придет пора рожать, вывезем тебя из тундры. Сейчас главный заработок — там. А на берегу, скажу тебе прямо, и хорошей-то работы нет.

Оле на вездеходе уехал в стойбище Кутая, в верховье реки Курупки. Вместе с ним ехали специалисты — зоотехники, методист культотряда, везший узкопленочный кинофильм «Гусарская баллада», и глазной врач из районной больницы. Глазник пристроился рядом с Оле и спросил:

— Молодой человек, как насчет пыжика в тундре?

— Пыжик бывает весной, — учтиво ответил Оле.

— А что можно-сейчас купить у оленеводов? — допытывался глазник.

— А что бы вы хотели? — спросил Оле.

— Ну что-нибудь из меха, — неопределенно сказал глазник. — Пыжики, камус [19] Камус — шкура с ноги оленя. … Акимал варкын [20] Водка есть (чук.). …

Оле улыбнулся.

Вездеход пересекал замершие реки, озера и шел напрямик к стойбищу. Машина была новая, и водитель, похоже, наслаждался ее скоростью и надежностью.

Поздним вечером на пригорке показались огоньки.

Пересекли еще одну речку, проломив на этот раз тонкий новый лед. Вездеход одолел крутой подъем и остановился возле первой яранги.

Петр Кутай крепко пожал всем руки и распределил гостей по трем ярангам.

Оле в соседи достался глазной врач.

Он долго кашлял и щурился в холодной яранге, потом осторожно осведомился у Оле:

— Как тут насчет насекомых?

— Каких насекомых? — поначалу не понял Оле.

— Паразитов, — уточнил глазной врач.

— Увидим, — неопределенно ответил Оле и обратился к хозяйке, с которой когда-то учился: — Наташа, вот гость интересуется насекомыми…

— Да что вы! — смутилась Наташа.

— Да я просто так сказал вам, товарищ Оле, а вы меня поставили в неловкое положение, — засмущался глазной врач и торжественно представился хозяйке, чтобы сгладить неловкость: — Офтальмолог Пуддер, Ксенофонт Матвеевич.

— А вы не грек случаем? — осведомился Оле, снимая торбаза.

— Нет, я — чистокровный украинец, — несколько обиженно ответил Ксенофонт Матвеевич, как будто быть греком в тундре нехорошо.

Наташа приготовила ужин — наварила в большой кастрюле, величиной с хорошее ведро, свежего оленьего мяса.

Пуддер, отбросив опасения, вместе с Оле забрался в теплый полог и оттуда выглядывал в холодный чоттагин.

— У меня кое-что есть, — многозначительно сказал глазной врач, раскрывая медицинский баул.

Это был пластмассовый пищевой контейнер литров на пять.

— Медицинский! — гордо произнес доктор и отлил с пол-литра.

Наташа развела спирт.

В тот вечер выпили довольно много. Пили не только в этой яранге. Пили и у бригадира, и в третьей, дальней, где поместились вездеходчики и зоотехник с методистом агиткультбригады.

К середине ночи от стада пришли сменные пастухи, и веселье разгорелось с новой силой.

Под утро сильно захмелевший Оле увидел, как Пуддер заталкивал в свой медицинский баул оленьи шкурки.

— Нехорошо, — попытался остановить его Оле.

— Не даром же я беру, — оправдывался Пуддер. — Спирт тоже денег стоит… Это для жены. Она недавно перенесла операцию и нуждается в положительных эмоциях… Вы знаете, молодой человек, какое значение для восстановления функций организма имеют положительные эмоции? Иногда они могут действовать намного сильнее лекарств!

Пуддер хоть и пил меньше всех, но тоже был навеселе. Оле глядел на него и дивился: тщедушный на вид доктор держался уверенно, ел много мяса, со вкусом обсасывал кости, высасывал мозг, пил олений бульон и очень много разговаривал.

«Гусарскую балладу» смотрели уже под утро, когда отоспался методист. Правду сказать, кинофильм показывал Наташин муж, единственный в стойбище человек, который совершенно не прикоснулся к спиртному.

— Он у меня трезвенник, — с затаенным уважением сказала о нем Наташа.

Перематывая пленки, оленевод признался Оле:

— Я раньше пил со страшной силой, а потом враз бросил: ни к чему это.

Пока гости жили в стойбище — пили каждый день. Пил вместе со всеми и Оле и похвалялся еще тем, что у него по утрам не болит голова. Он так и остался жить в яранге Гуванто, когда проводили зоотехника, методиста агиткультбригады и глазного доктора, туго набившего свой медицинский баул предметами для поддержания положительных эмоций жены.

Оле постепенно привыкал к зимней тундровой жизни, которая резко отличалась от летней. Зимой оленеводу доставалось. Надо было уходить на дежурство ранним утром, а до оленьего стада иногда — километров десять по снежной целине. Часто дула пурга, ветер гнал поземку по твердому насту. Возле стада с нетерпением ожидал Гуванто. Сутки, а то и двое дежурил Оле, пока снова не приходил Гуванто.