Юрий Рытхэу - Полярный круг

Пела женщина. Несмотря на толстый слой грима угадывался ее явно не соответствующий роли возраст. Но голос был прекрасен, звучен и полон настоящего любовного чувства. Оле представил себе: а что, если бы вдруг вот так же запела ему там, в верховьях тундрового ручья, Зина?.. Герой Оле не нравился. Он был чересчур какой-то шустрый. Видимо, чувство это у героя было не первое, и он относился к нему легко, заставляя страдать женщину. Даже когда он пел ей о любви и она, веря ему, заламывала руки и прикрывала неестественно длинными черными ресницами глаза, Оле все равно относился к нему неприязненно.

Но потом возвращалось понимание условности происходящего: это театр, игра, а он, Оле, дурак, все это воспринимает всерьез.

Закончилось первое действие. Зажегся ослепительно яркий свет люстры, послышались аплодисменты. Они были куда громче, чем после речи Тутына на слете оленеводов-механизаторов.

Зрители потянулись к выходу из зала.

— Пойдем отдохнем, — предложил Тутын.

В буфете он взял себе бутылку пива, а Оле — лимонад.

И вдруг совсем рядом, так что можно было даже дотронуться до нее рукой, Оле снова увидел девушку из магазина. Она повернулась и уставилась на него, видимо припоминая, где его видела.

— А, это вы! — сказала она, вспомнив, и улыбнулась. — Как идут часы?

— Очень хорошо, — ответил Оле и показал часы на запястье. — Хотите лимонад?

— С удовольствием, — ответила девушка и взяла стакан с подноса.

Тутын с изумлением смотрел на товарища.

— Как вам спектакль? — спросила девушка, крохотными глотками потягивая лимонад.

— Мне очень нравится! — с искренним воодушевлением сказал Оле.

— А вашему товарищу? — повторила она вопрос, обращаясь уже к Тутыну.

— Мне тоже нравится, — сказал Тутын и добавил: — Я не первый раз в театре, а вот Оле никогда до этого не бывал на таких представлениях.

— Ой, как интересно! — воскликнула девушка. — Ну и как?

Оле вдруг почувствовал неприязнь к другу: ну зачем это надо подчеркивать? Ведет себя так, как будто сам только и делает у себя в тундре, что днем сидит в президиуме, а вечера проводит в театре.

— Мне понравилось, — на этот раз сдержаннее ответил Оле.

Послышался звонок. Оле заторопился, но Тутын удержал его:

— Это только первый звонок.

Девушка допила лимонад, поблагодарила Оле и пошла вперед.

— Видишь, она пошла, — сказал Оле товарищу.

— Ну вот теперь и мы можем пойти.

Тутын шел немного сзади, а на несколько шагов впереди него шла эта удивительная девушка.

И когда в зале погас свет и зазвучала музыка, Оле вдруг захотелось встать, обернуться и посмотреть в зал.

А между тем на сцене разлад между влюбленными усиливался. Соответственно и музыка становилась драматичнее, выворачивая душу у чувствительного Оле. Он слушал и дивился силе воздействия музыки и даже подумал мельком о том, что Арон Каля покорил Зину не без помощи звуков своей электрической гитары.

Оле смотрел на героиню, сочувствовал ей, а мысли его были не здесь. Хорошо бы вот сейчас сидеть рядом с ней… От нее пахло какими-то необычными духами. Эти удивительные брови, странно изгибающиеся вверх, как крылья, и сияние, идущее из самых глубин ее темных зрачков. Интересно бы посмотреть в ее глаза в темноте. Может быть, они светятся так же, как цифры на электронных часах. Оле украдкой глянул на циферблат, и Тутын шепнул:

— Еще далеко до конца.

На сцене любовь как будто налаживалась, недоразумения разрешались… На горизонте музыкальной комедии забрезжил счастливый конец. Но до него героям еще надо было доплыть, предстоял далекий и полный препятствий путь. Однако предчувствие наступающего счастья уже угадывалось даже в звучании музыки, в ее настроении. Надежда… Она бывает сильнее сегодняшних трудных обстоятельств, неурядиц. Луч из будущего, ведущей к цели. Эта мысль пришла к Оле, когда он ожидал свое дитя в районном центре почти десять лет назад…

Какими же словами описать сегодняшнее представление в письме к Наде?

Оле пытался сосредоточиться на действии, разворачивавшемся перед ним на сцене, размышлял о будущем письме, даже сочинял отдельные фразы, а за всем этим была мысль о девушке, сидящей на несколько рядов позади.

Он глянул на часы.

Секундные цифры; неумолимо выскакивали, светясь, одна за другой, и казалось, не было в мире силы, которая могла бы остановить их. А ведь верно: время никто и ничто не может остановить. Есть предположение об изменении течения времени при далеких космических путешествиях, но этого еще никто не испытывал. Пока что время движется беспрерывно, с неодолимой силой. Даже мысленно невозможно представить себе его остановку.

Спектакль кончился.

Занятый размышлениями, Оле упустил самый конец — вершину торжества любви.

Гром аплодисментов как бы продолжал музыку, заполнил зрительный зал от последних рядов до нарисованного на заднике сцены озера с зелеными берегами и плывущими лебедями.

Многие зрители аплодировали стоя. Слышались даже какие-то одобрительные выкрики. А тем временем опустившийся занавес снова поднялся, и исполнители, взявшись за руки, как дети на прогулке, вышли на самый край сцены и принялись кланяться в знак благодарности и признательности. У них были усталые и довольные лица людей, возвратившихся на берег после долгой охоты на моржа.

В глубине сцены возник товарищ Компотов. Рядом с ним мелькнуло загорелое лицо и ослепительно белая рубашка пастуха Ходьяло. Они тащили огромную корзину с цветами.

Поставив ношу на самый краешек сцены, Компотов обратился к артистам:

— Участники областного совещания оленеводов-механизаторов приносят артистам Хабаровского краевого театра музыкальной комедии сердечную благодарность за культурное обслуживание.

Снова прогремели аплодисменты, и только после этого зрители потянулись к выходу.

— Ну, а теперь скажи мне прямо, Оле, как тебе театр? — спросил Тутын, глубоко вдохнув сырой воздух Магадана.

— Мне очень понравилось! — искренне ответил Оле. — Я не ожидал. По телевизору и в кино — совсем другое.

— Да, — задумчиво и важно произнес Тутын, — искусство принадлежит народу. Так сказать, и нам с тобой тоже.

— Это верно, — согласился Оле и запнулся: впереди шла продавщица из универмага «Восход». Она оживленно переговаривалась с подругой и, похоже, давно заметила Оле.

— Гляди, твоя знакомая! — сказал Тутын и, догнав ее, спросил: — Как вам понравился спектакль?

— Ничего, — улыбнулась продавщица.

— А вот моему другу так очень понравился, — продолжал Тутын. — Он в восторге.

— Правда? — продавщица посмотрела прямо в глаза Оле, и будто кто-то спичкой чиркнул у него по сердцу.

— Я в сильном восторге, — сказал Оле, воспользовавшись выражением Тутына.