Юрий Рытхэу - Полярный круг

В Москве, конечно, самое интересное — Кремль. Здесь царь-пушка и царь-колокол. Это, значит, самая большая в мире пушка и самый большой в мире колокол. Если в этот колокол ударить, то будет слышно во всех школах Чукотки и все ребятишки побегут на уроки.

Я хорошо помню, как ты впервые пошла в школу. Такая была серьезная и нарядная, с белой лентой на голове. Помню, форму я доставал в бухте Провидения в магазине «Элегант». Есть такой на другом берегу бухты. Я так гордился тобой и мечтал о том, что ты будешь отличницей. Отличницей ты почему-то не стала, но все равно я тебя очень люблю и скучаю по тебе».

Видно, и впрямь соскучился папа. Про Москву совсем не пишет. Все уводит его на Чукотку, домой.

«Однажды я украдкой подошел к окну школы посмотреть, как ты сидишь за партой. Ты меня увидела и улыбнулась, а потом погрозила пальчиком, чтобы я тебе не мешал и ушел. Помню твою первую тетрадку. Я даже сохранил ее. Она лежит на нижней полке, на этажерке, там, где хранятся почетные грамоты. Можешь взять и посмотреть. Вот вспомнил свою комнатку, кухоньку и снова затосковал. Конечно, хорошо и удобно жить в большой трехкомнатной квартире с ванной, горячей и холодной водой и электрической плитой. Телефон, телевизор, печку не надо топить — центральное отопление, а все же хочется домой, в свою комнатку, к своей кирпичной печке, которую надо бы давно побелить.

В Москве много народу. И все ходят взад-вперед. Даже днем, когда вроде бы все должны быть на работе, народу на улицах не убывает. И еще тут есть такой странный обычай: в домах принято делать множество дверей, но почему-то бывает открытой только самая маленькая, неприметная дверь. Говорят, что эту загадку никто не может разрешить.

Интересно, как там идет соревнование между Кайкаем и Кайвынто? Кто победил? Я их тоже часто вспоминаю и думаю: вот это настоящее соревнование, а не то, что напишут на бумаге, повесят в клубе, да еще на такой высоте, что никто и не может прочитать, и считают, что соревнование началось. А потом подводят итоги, по крохам собирают сведения, часто неверные… Извини, Наденька, я уж эти строчки не буду зачеркивать. Тут, в Москве, с социалистическим соревнованием, должно быть, обстоит хорошо. Так думаю.

Расскажу тебе про университет. Он стоит на Ленинских горах. Горы эти возвышаются над Москвой вроде скалы Еппын, откуда и пошло название нашего села. Главное здание — высотное. Как на картинке водки «Столичная». Помнишь? На магаданской водке нарисован морж, а на «Столичной» — высотное здание. В этом доме учатся студенты, и здесь же они едят и живут. Когда вырастешь, закончишь среднюю школу — можешь поступить в Московский университет и стать историком, как мой магаданский друг Семен Иванович. Я тебя крепко целую. Меня зовут. Может быть, следующее мое письмо будет уже из Ленинграда. Твой папа Оле».

Надя еще раз внимательно рассмотрела почерк. Что-то в нем было тревожное, странное, даже чужое. Да и само содержание письма показалось каким-то отрывочным. Папа сначала писал об одном, потом тут же перескакивал на другое. И это постоянное воспоминание о Еппыне, даже комнатку свою вспомнил. По всему видать, скоро возвратится отец. Та восторженность, которая чувствовалась в первых письмах, начисто исчезла.

Надя вздохнула, положила письмо обратно в конверт и спрятала в карман.

Из-за мыса показалось судно. Едва глянув, Надя опознала гидрографическое судно «Маяк». Издали это был красивый корабль, окрашенный в белое. На мачте развевался длинный флажок и вертелась антенна радиолокатора.

На берег торопливо спускалась заведующая клубом Нина Семеновна. Рядом с ней шагал директор совхоза. На крыльце сельского Совета показался Христофор Андреевич Иванов — председатель сельского Совета. Все они заторопились к пассажирскому причалу. Собственно, никакого причала там не было: так называлось место неподалеку от разделочной площадки. Галька там была почище. Сюда причаливали вельботы, если везли пассажиров, катера и самоходные баржи.

— Артисты едут! — весело сказал Владимир Иванович Наде. — Сегодня будет большой концерт!

Новость быстро распространилась по селу. Артистов сроду не бывало в Еппыне. Поэтому многие ушли с работы поглядеть на необыкновенных людей, которых можно увидеть только в кино. Надя вспомнила письмо отца, где он описывал посещение магаданского театра.

— А откуда артисты, из Магадана? — полюбопытствовала Надя.

— Из Хабаровской филармонии, — важно сказал Христофор Андреевич.

— И что это такое? — спросил Владимир Иванович, обращаясь к заведующей клубом.

— Это маленький оркестр, — туманно пояснила Нина Семеновна. — Увидим сейчас.

Однако когда оркестранты сошли на берег, их оказалось около десятка. Все инструменты были в больших чехлах, и их невозможно было рассмотреть. Иные неясными очертаниями напоминали электрическую гитару дяди Арона. Большинство артистов были еще совсем молодые парни и девушки. Вместе с ними приехал знакомый жителям села работник районного отдела культуры Казимир Болеславович. Артисты с любопытством озирались вокруг, а одна, рыжеволосая, высокая, вдруг спросила:

— Позвольте, товарищи, а где яранги? Где олени?

— Олени и яранги в тундре, — торопливо сказал Казимир Болеславович. Надя его хорошо знала: он часто приезжал в село на разные художественные смотры и хвалил дядю Арона за то, что тот освоил современный инструмент — электрическую гитару. — Если позволит погода, послезавтра полетим в стойбище Кутая.

Гости и встречающие гуськом стали подниматься по крутому берегу.

Надя тоже пошла, держась чуть поодаль.

Рыжеволосая заметила ее и подозвала:

— Иди сюда, девочка! Как тебя зовут?

Надя назвалась.

— По-русски понимаешь?

Надя кивнула.

— В каком ты классе? О, да ты уже большая! А где твой отец, на охоте?

— Он в Москве, — гордо ответила Надя.

— В Москве? — удивилась девушка. — Что же он там делает, в Москве, твой папа?

— Он там отдыхает. У него отпуск.

Надя не удержалась и похвасталась:

— А я сегодня получила от него письмо. — Она порылась в кармане и показала. — Вот!

Девушка поглядела на конверт и погладила Надю по голове.

Артисты вошли в сельсовет, а Надя осталась на улице, возле кустов, посаженных Грошевым. Они разрослись и, вопреки опасениям некоторых, здесь, на земле, веками удобряемой мясом, жиром и кровью морских зверей, чувствовали себя прекрасно.

На высокое крыльцо дома вышел Владимир Иванович и позвал Надю.

— Хочешь послушать артистов?

— Конечно, хочу, — ответила Надя.

— Тогда беги в школу и скажи Марии Степановне, что первый концерт будет для детей. Сразу же после обеда, в три часа.

Обедали артисты в интернате. Видно, по этой причине вместо привычной большой кастрюли перед Надей поставили один единственный стакан компота.