Юрий Рытхэу - Полярный круг

На строительстве этой стенки и работал Алексей Яковлев, демобилизованный солдат.

Он был здесь всего несколько дней, и все ему нравилось: огромный простор, который открывался с любой высоты, океан, уходящий далеко на север, лагуна, блестевшая под солнцем, как исполинское зеркало, утиные стаи, пролетающие прямо над домами и чудом не цепляющиеся за провода, удивительно доброжелательные люди, ощущение постоянной, ровной радости от счастья, от близости любимой.

Алексей встретил Маюнну Кайо на танцах в поселковом клубе. Она стояла в сторонке, и в ее облике было нечто такое, что притягивало взгляд. Ребята, хорошо знакомые с местными девчатами, предостерегали Алексея: дикарка, даром что с Улака.

И все-таки Алексей подошел к ней.

Маюнна посмотрела на парня исподлобья и вдруг улыбнулась. Улыбка у Маюнны была такая, что от прежней хмурой девчонки ничего не оставалось. Перед солдатом был совершенно другой человек. Но сходила улыбка с лица — и снова появлялась хмурая, нелюдимая девушка. И даже лицо ее словно становилось смуглее, непроницаемее.

Танцуя с Маюнной, Алексей старался далеко отставлять ноги в армейских сапогах, чтобы не наступить ей на туфельки. От этого он казался неуклюжим, спотыкался и злился на себя.

Заметив состояние парня, Маюнна предложила:

— Давайте лучше посидим.

Они сели рядом на длинную скамью, и Маюнна вдруг призналась:

— Не люблю танцевать.

— Но у вас так хорошо получается, — возразил Алексей.

Маюнна насмешливо посмотрела на парня и тихо, но твердо произнесла:

— Почему вы говорите неправду? Вы же видели, что я танцую плохо.

Алексей пытался возражать:

— Да что вы! Я даже и не почувствовал!

— А если не почувствовали, то почему же не хотите мне поверить? Если говорю, что танцую плохо, значит это так. Кто же лучше меня это знает?

— Видите ли, — слабо сопротивлялся Алексей, — со стороны бывает виднее.

— Верно, — кивнула Маюнна, — но вы сказали, что сами плохо танцуете. Как же вы тогда можете судить?

Алексей совсем растерялся, хотя считался в своем подразделении находчивым и сообразительным парнем. Он смущенно уставился на кончик своего сапога и пробормотал:

— В таком случае — извините.

— Давайте лучше погуляем, — предложила Маюнна. — Такая погода! Я хочу попрощаться с живым лесом.

— Попрощаться с лесом? — удивился Алексей.

— Там, куда я уеду, — пояснила Маюнна, — леса нет. Деревья не растут.

— Где это?

— В нашем Улаке. На Чукотском полуострове, — с оттенком гордости произнесла Маюнна.

С того вечера Маюнна и Алексей стали встречаться. Они гуляли по берегу Колымы, и любимой темой беседы у них было — рассказывать друг другу о своих родных местах.

Алексей рассказывал о Ленинграде, о Невском, о Московском проспекте, где прошло его детство.

— Интересно, — заметила Маюнна, — вот ты мне рассказываешь о Ленинграде, а я закрою глаза — и все могу представить. И Невский проспект, и мосты, и Летний сад, и петергофские фонтаны. Знаешь, мой отец в молодые годы, сразу после войны, жил в Ленинграде, учился в университете. Он никогда не рассказывал о тех годах. От мамы знаю, что он уехал оттуда по болезни. И вот я думаю: может быть, то, что я знаю о Ленинграде, досталось мне по наследству, через гены?

— Не только поэтому, — отвечал Алексей. — Многое ты видела в кино, на картинах, на фотографиях… А вот я, как ни стараюсь, не могу себе вообразить твой Улак, галечную косу, скалы, южный ветер…

— Верно, трудно словами рассказать… Это надо самому увидеть, пережить, самому почувствовать — увлеченно сказала Маюнна. — Утром выходишь из яранги, и первый звук, который слышишь, — журчание ручья и птичьи песни. А, солнце такое чистое и большое… Так много воздуху, что кажется — все время летишь и летишь… А в Улаке — другая красота. Там море и лагуна. Прибой шумит, и водорослями пахнет.

Странные и удивительные глаза у Маюнны. С первого взгляда вроде бы в них ничего особенного и не было. Но они запоминались сразу.

Маюнна получила диплом чуть ли не в тот же день, когда Алексей Яковлев демобилизовался.

А до этого в части побывал представитель строительного треста, который приглашал демобилизованных на сельские стройки Чукотского полуострова.

В Улак ехали вместе. Через Магадан, через город Анадырь — столицу Чукотки, который вставал новыми домами на тундровых сопках, на склонах холмов, на берегу Анадырского лимана.

Всю дорогу Алексей старался казаться веселым, хотя на сердце у него камнем лежало чувство вины перед родными, оставшимися в Ленинграде.

Маюнна была права: много чудного и интересного встретил в Улаке Алексей Яковлев. В глубине души ожидал увидеть нечто необыкновенное, древнее, не похожее на ранее виденное. Однако, сойдя с рейсового вертолета, Алексей оказался в обыкновенном поселке, застроенном деревянными одно- и двухэтажными домиками. Среди них выделялись большое здание школы, магазин и детский комбинат с непривычно большими для Севера окнами.

Большинство жителей Улака были чукчами, и меховая одежда, хотя мало кто из них ее носил, все же придавала своеобразный колорит этому старинному селению морских охотников.

Окрестности были поразительные. На первый взгляд — ничего особенного в этих скалах, галечных берегах.

Алексей Яковлев побродил под скалами Ченлюна, сходил пешком на мыс Дежнева, а оттуда — на горячие ключи. Десятиминутное купание в природной ванне немедленно сняло усталость.

Все было удивительно, интересно, необычно… Если бы не постоянное сознание вины перед родными. А они так ждали его, считали каждый день, оставшийся до демобилизации… Они часто писали письма: отец, мать, сестра и даже муж сестры. В письмах была заранее расписана будущая жизнь после демобилизации: учеба, работа.

Маюнна заметила подавленное состояние парня и напрямик спросила, что с ним.

— Ничего особенного, — бодро ответил Алексей.

— Я же вижу, — настаивала Маюнна.

Алексей откровенно рассказал обо всем.

— А я вот, видишь, — парень беспомощно развел руками.

Маюнна задумалась и тихо сказала:

— Я тоже удивляюсь. Как же так, думаю, ты два года служил вдали от родных, они тебя не видели, ждали, а ты взял и поехал совсем в другую сторону…

Алексей странно заморгал.

— Эх, Маюнна! — хрипло произнес он. — И ты можешь говорить такое?.. Неужели ты не догадалась, почему я рванул на Чукотку? Я же люблю тебя!

Это были первые слова о любви, сказанные Алексеем Яковлевым. И первые, услышанные Маюнной. До нее не сразу дошел их смысл. Она даже поначалу подумала, что ослышалась, и поэтому сказала просто:

— Тогда ты должен ехать домой!

Алексею показалось, что его окатили холодной водой.