Эрик Ханберг - Ржаной хлеб с медом

Добелисы давно заработали на пенсию, но возятся по дому, спины разогнуть некогда. С коровой, поросенком, курами, с собакой, двумя кошками — забот хватает. А добавьте к этому сенокос. И несносные сорняки, что прут изо всех грядок, изо всех борозд и нахально растут прямо, можно сказать, у тебя под носом. Не успеешь пройтись мотыгой, глянь, опять заросло.

Кроме всего прочего Андулис должен смотреть за шлюзами. Года два назад в озере подняли уровень воды. Последить за створами попросили папашу Андулиса. Чтобы в паводок и после сильных ливней вода не наделала бед.

Когда вода в озере нагревается, из санатория, что за лесом, приходит врач Адольф. Целый день торчит возле шлюзов. Жарит колбаски на костре, загорает. Спечется — бежит под водопад. Согнет руки, растопырит локти в стороны. Будто ищет опоры. Проверяет водой упругость кожи. Кажется, струи вот-вот пробьют в ней дырки. Но Адольф вылезает из-под водопада розовый, как после хорошего массажа.

— Не навредили бы вы себе, доктор.

Адольф с победным видом отряхивается.

Доктор и его жена Дзидра — единственные, кто заходит к Добелисам. За молоком, за сметаной. За солеными огурчиками. У Добелисов в бочке они сохраняются крепкими и ядреными до самого Иванова дня. Заноет у Эллы поясница или скрутит Андулиса ломота в костях, оба бегут к доктору Адольфу. Никому они так не верят, никого так не слушают. Поэтому случись зайти во двор чете докторов — Элла не знает, куда их усадить, спешит достать из кладовки круг колбасы, вытаскивает из колодца бидончик с молоком. Андулис распоряжается:

— Супруге принеси сок.

— Неужто сама не знаю?

И Элла бежит.

Доктор Адольф помешан на молоке. Супруга предпочитает игристые соки.

— Берите, почтенная, прошу! Сразу пейте, пока не опала пена у моего шампанского.

Почтенная. Это очень душевное обращение. Оно говорит об искреннем уважении хозяев к хорошему человеку, который лечит расспросами о жизни, о повседневных мелочах, о собаке и кошках. Адольф приносит лекарства, Дзидра — бодрость. Вдвоем встряхивают старичков, и те какое-то время снуют-хлопочут без скрипа.

Чету докторов в этом доме ждут не дождутся. Жизнь у озера течет уединенно. С одной стороны лес, с другой — вода. Рыболовы, конечно, приходят, но те не в счет. Чужой, он и есть чужой. Зато чета докторов — свои. Как только папаша Андулис завидит их издали, сразу начинает торопить Эллу:

— Глянь, доктор с супругой. Есть у тебя чем людей угостить?

Когда гости открывают дверь, на столе их ждет кувшин молока, мед и домашняя колбаса. Хозяйка всякий раз извиняется:

— Хлебушка только больше не печем. Придется довольствоваться магазинным.

Спокойным июньским днем, когда озеро катит через створы излишек своей мощи, подъезжает караван автобусов. Высыпают молодые и старые со здоровенными трубами. Главный администратор показывает места стоянок. Берег озера обрастает разного цвета и величины палатками.

Папаша Андулис выходит посмотреть.

— Пришел, вишь, поспрошать, что тут будет.

Смотрителя шлюзов разглядывают как диковину. Неужто еще есть на свете люди, которые этого не знают? Оркестры приехали на три дня, чтобы подготовиться к празднику медных труб.

Ага, теперь ясно. Андулис отыскивает главного.

— Слышь, а нельзя ли было сперва скосить траву-то?

— Здесь зона отдыха, а не культурные посевы. Вот так, старина.

— В прошлом году из травы, которую накосил тут, я сдал государству пять тысяч литров молока. Самим осталось да еще докторам нашим. Все спасибо сказали.

— Дяденька, если ты такой мастер речи говорить, взял бы да скосил.

— Так я не знал. Ждал, чтобы травка вызрела. Дали бы мне весточку, уж я бы скосил.

— В перспективном плане районных мероприятий давно все записано и решением бюро подтверждено.

Смотрителю шлюзов нечего возразить. Раз в перспективном плане предусмотрено вытаптывать травку — значит, так тому и быть, пусть себе топчут. Для своей коровенки он накосит как-нибудь по опушкам да речным излучинам.

Парни приехали сюда не прохлаждаться. Начинают с маршировки. Главный режиссер разбил приход и уход оркестра на туры и теперь отрабатывает повороты, развороты. Главный дирижер требует от труб согласованности. После первых кругов трава на лугу пригнулась. Потом кое-где появились черные проплешины. То, что скотина не в силах вытоптать за целое лето, оркестр проделал за два часа.

Папаша Андулис о травке уже не горюет. Маршировка поднимает дух. Он и домой не спешит. Сидит на белом обструганном горбыле, положенном вместо скамейки на две колоды, и смотрит. Добелис единственный из публики. Остальные на белой скамейке сплошь начальники — распоряжаются один громче другого. Главный администратор совсем по-свойски осведомляется:

— Ноги еще не тянут помаршировать?

— Это кавалерийские кони при звуках рога бьют копытом, а у кавалеристов марширует душа. Точно у меня сейчас. Только как с конями нынче обстоит, не скажу. У нас на семь километров окрест ни одного не осталось.

Да, кони музыки не слышат. Их тут просто нет. Другое дело коровы. Буренка Добелиса Капелька, которая пасется привязанная на опушке, та слышит лучше всех.

Андулис сидит на обструганном белом горбыле, весь погруженный в песни-марши. Прибегает Элла, тормошит его и возвращает в сегодняшний день.

— Слышь, корову пригнала домой — заболела.

— Что с ней?

— Не дает молока.

— Жаба, что ли, высосала? Пустяками от дела отрываешь. Лучше присядь, послушай.

— Заболела — говорю тебе.

Андулис поднимается, идет. Корова — это хлеб насущный, заработок. Когда корове нездоровится, не до шуток.

Да, теперь уж и он видит: с коровой неладно. Вымя переполнено, набухло, а наружу не выходит ни капли. Что делать? Надо садиться на велосипед и ехать дозваниваться ветеринару на ферму. Самим, как ни сжимай, ни дергай соски, молока не выжать.

Ветеринарный врач, честь ему и хвала, не заставляет себя ждать. Осматривает коровенку, ощупывает. Капелька спокойна, позволяет себя обследовать. Но чуть только на берегу озера разом затрубят музыканты, подскакивает. Ветеринару все ясно.

— Случается иногда такое с испуга. Но чтобы совсем перестала доиться — это редкость. Первую порцию мы как-нибудь выпустим, но если ей и впредь не будет покоя, дело может плохо кончиться.

— Ишь как, а что же делать?

— Или заткни, папаша Андулис, трубы, или бери свою коровенку и уводи ее куда-нибудь подальше.

— Куда же я ее поведу-то? Привыкла в одиночестве пастись. В другом месте и вовсе рехнется.

— Ну чем я могу помочь? Читал как-то в журнале, что в Италии, в городе Удине, проводили фестиваль рок-музыки. Эстраду построили под открытым небом неподалеку от птицефермы. Вокалисты так визжали и публика так вопила, что двести кур отдали концы.