Эрик Ханберг - Ржаной хлеб с медом

Паулис был человеком чести. Трудился образцово. Получал награды и премии.

Его принимали или за чокнутого, или же за человека выдающегося ума. Смотря как когда выгоднее.

Паулис видел все как есть и говорил об этом без околичностей. Держал глаза отверстыми, даже когда следовало бы зажмуриться. Слышал то, что надо было пропускать мимо ушей. Резал правду-матку к месту и не к месту. Кому нравятся такие праведники? Несдобровать бы Паулису с его характером, но начальство наловчилось с ним справляться. За старание нахваливало, а газетчикам, являвшимся проверять жалобы, объясняло:

— Если есть желание, поезжайте, конечно, поговорите с людьми, посмотрите. Но на всякий случай имейте в виду, что жалобщик ваш спит в постели, которая привязана канатами к потолку.

— Да что вы говорите!

Как было газетчикам не заинтересоваться чудаком, спящим в подвешенном состоянии? Наслушаются они баек, посмеются, покрутятся туда-сюда — и считай, письмо проверено. Беседовать с автором было необязательно. Паулис свои письма обычно заканчивал словами:

«Ответа не жду. Не в этом суть. Я просто изложил вам свои наблюдения и раздумья. Говорил и в колхозе, но они не берут в голову».

Паулис работал в хлеву. Сновал-хлопотал вместе со своим конягой с утра до вечера. Привозил корм, раскладывал по кормушкам, чистил ферму. Смешивал навоз с торфом. Рубил дрова, топил кормовую кухню. Словом, делал все, разве что коров не доил.

Для навозохранилища сам понавез камней, сам мало-помалу его вымостил. Трудно ли доить, когда всего вдоволь, все убрано, везде порядок. Механизаторам удобно забирать компост. Машины не вязли. Бульдозер вертелся как хотел, у погрузчика под колесами твердый грунт — любо-дорого смотреть.

И смотрели, кстати сказать. В Клуги привозили поучиться. Тому, что может один человек, когда он трудолюбив да с выдумкой.

А чуть только Паулис покажет свой вредный характер, напишет куда не следует, сразу доха наизнанку — чокнутый.

Что правда, то правда, когда Паулис за что-то вступался или, наоборот, ополчался против чего-то, рассчитать, какое коленце он выкинет, было невозможно. Мог запросто укатить в Москву, написать в редакцию, протиснуться в любой кабинет, независимо от того, что за табличка висит на дверях.

Как-то раз в Клуги привезли поленья, которые не расколешь ни силой, ни сноровкой. Паулис терпеливо тюкал топором да клиньями. Но когда за все мучения ему заплатили копейки, обиделся. Недолго думая помчался в районный центр и направился прямо к председателю исполкома. Секретарша на минуту отлучилась. Паулис смело попер в кабинет. Там как раз заседал исполком. И вот в разгаре заседания открывается дверь, входит мужик, держа в руках сучковатую колоду с застрявшим в ней топором. Бросает ношу на паркет и обводит сидящих возмущенным взглядом:

— Платить копейки за такую работу?! А сами не хотите попробовать?

И взяв топорик с колодой, подходит к человеку, сидящему во главе стола.

Председатель исполкома пробовать не захотел. Но сколько ни жал на кнопку звонка, никто не появлялся. Видать, секретарша засиделась за кофе в другом кабинете.

На голову колхозного начальства обрушилась гроза. Однако стоило сказать: «Он ведь спит подвешенный к потолку на канатах» — как все обернулось шуткой.

Когда Паулис подолгу осаждал учреждения, проверки и телефонные звонки начинали раздражать, становились в тягость. Воздействовать на Паулиса силой не стоило и пытаться. Это понимали и председатель, и специалисты. Поэтому был найден другой способ управы. Паулиса стали приглашать на заседания правления, чтобы он мог выговориться. Разумеется, он часто бурчал, уходил недовольный, но писать жалобы перестал и в Москву больше не ездил.

— Я ведь не из-за рубля. Денег у меня достаточно. Могу и тебе одолжить. Но должна быть справедливость!

Паулис писал не часто. Потребность высказаться накатывала на него волнами. И никогда без причины. Скажем, сдвинули мелиораторы в свалку ольховые деревья. Попробуй стерпеть такое! Паулис садился за стол и начинал, как всегда, с одного и того же: «Размышления на тему». Затем выводил подзаголовок, соответствующий злобе дня. В данном случае: «Местное и привозное топливо». Паулис выведал, сколько угля колхоз сжигает в год, сколько жидкого горючего, называл цифры. А его собственные вычисления наглядно показывали, сколько кубометров дров в этом и ближайшие годы можно было бы получить от площадей, подлежащих мелиорации. Автор горячо советовал: всюду, где позволяют условия, сооружать дровяные печи, растапливать также заброшенные. Сочинение заканчивалось вопросом:

«Неужто выгоднее гноить деревья, а топливо возить за тысячи километров из Сибири? Я не призываю останавливать сушилку травяной муки. Дровами железный барабан вряд ли сдвинешь с места, но там, где можно, нужно ими пользоваться».

Письмо было актуально, разумно. И в то же время раздражало своей простотой. Хочешь не хочешь, надо было снова приглашать Паулиса на вечернее заседание. В контору наш отшельник всегда приходил со своим верным другом Бобисом. Во время заседания пес лежал у ног хозяина и ни на кого не обращал внимания. Вопросов накопилось множество. Председатель хотел быстренько с ними управиться.

— Сперва рассмотрим предложение Паулиса. Спасибо тебе, но вот в чем дело. Есть ли смысл двигаться назад и строить печи?

При этих словах Бобис брехнул.

Председатель откашлялся и продолжал:

— Топка дровами — мера временная.

Бобис брехнул дважды.

Председатель покраснел:

— Ты пишешь: ольха в кучах гниет. Но кто у тебя будет возиться с дровами? У нас технология построена на…

Бобис прогавкал пять раз. Председатель стукнул кулаком по столу.

— Ты можешь призвать своего пса к порядку или нет? Гони его в шею, если хочешь здесь сидеть!

Собака вскочила и из лениво тявкающей псины превратилась в злобное ощетинившееся чудище. Паулис махнул рукой, и Бобис умолк.

— Очень мне надо тут рассиживаться! Я ведь только для пользы дела.

— А раз для пользы дела, то не мешай работать!

Это было слишком.

Паулис бросился вон из конторы. Обычно ему разрешали оставаться до конца заседания. Пусть слушает добрая душа, убеждается, что тут все чисто, без жульничества.

На второй день после стычки в Клуги прибыли агрономы со всех районных хозяйств. Руководство хотело показать им навозохранилище, сооруженное без единого килограмма цемента, без единого ведра асфальта и каких-либо конструкций заводского производства.

Было задумано также продемонстрировать Паулисово изобретение. Не для того, чтобы кто-нибудь перенимал опыт. А просто так — шутки ради. Сотворить такое мог только Паулис, и никто другой. Из списанных автомобильных рессор смастерил на площадке нечто похожее на лук для стрельбы. К концам «лука» были прикреплены тросы-постромки. Лошадь впрягали в эти постромки. Концы их Паулис цеплял у хлева за широкий совок. В нем уже был собран навоз. Затем лошадь распрягали. Далее оставалось высвободить фиксатор, и пружина рвала совок вперед. А навоз врассыпную летел на кучу компоста.