Альберт Мифтахутдинов - Спроси заклинателей духов

В команде капитана не было болельщиков. И когда уже в родных водах включали телевизор, никто из команды не смотрел футбол. Подбор экипажа с такими наклонностями был совершенно случаен, не надо ни в чем капитана винить.

Однажды у пляжного газетного киоска он повстречал якута, который просил «Футбол-хоккей». Номера в киоске не оказалось, но Ксаний Борисович мигом проникся антипатией к якуту. А днем они встретились в столовой за одним столиком, и Ксаний Борисович узнал, что его сосед вовсе не якут, а бурят.

«Тем более, — мрачно размышлял Вортегов. — Если все буряты начнут болеть за футбол, что же это будет? Они ж к футболу имеют такое же отношение, как чукчи к лаун-теннису! Лучше бы уж, кстати, за лаун-теннис болели, все польза была бы — научились бы правильно произносить иностранные фамилии чемпионов!»

Нет, положительно все раздражало тут Вортегова!

Но отсидеть здесь путевку до конца он решил из принципиальных соображений и в надежде, что все-таки удастся в округе найти (чем черт не шутит!) райский уголок, где можно коротать оставшиеся дни и куда можно приглашать на отдых всех своих чукотских друзей и товарищей.

Есть удивительное время первых дней морозной сухой колымской осени, когда голуби, покинувшие город, клюют на обочине трассы что попадется, а такси летит по прямой черной дороге мимо желтых лиственниц и посеребренных снегом родных сопок, и ты думаешь не о встрече с любимой женщиной и не о встрече с друзьями, а просто счастлив возвращением. И в этой солнечной ясности ты рад, что лиственницы, и снег, и дорога принимают тебя, ты вернулся, и пронзительно хочется, чтобы счастье это когда-нибудь испытал твой сын.

Восторженное состояние переживал Вортегов, мчась из аэропорта «Магадан» в город, и понял он — зря ездил на юг, если нет у него любимой женщины, не пишут друзья-погодки, а сына так и не удосужился родить, и смотрел он во все глаза на мелькающий пейзаж и никак не мог понять, почему от соприкосновения с этой красотой так хочется жить.

Горько ему было, что не с кем разделить восторг и радость, и неотвязная мысль билась в мозгу: «На Чукотку! На Чукотку! Дома я, дома!»

…Чукотский порт встретил его туманом, но туман был родным и привычным… На проходной висело старое, поблекшее объявление о встрече местных футбольных команд, он тут же вспомнил бурята-болельщика и все свое неуклюжее лето.

Никто, не удивился появлению Вортегова, и это немного обидело его. «А если б не вернулся — то-то б удивились!» — подумал он. И здесь Ксаний Борисович как раз попал в точку.

— Что-то долго по югам гулял, — притворно бурчал на него начальник портофлота.

— Так я ж пенсионер.

— Все мы в душе пенсионеры, — вздохнул начальник. — Когда приступаем?

Вышел из кабинета пенсионер Вортегов капитаном буксира «Смелый».

Конечно, после морей-океанов, штормов тайфунов, норд-остов и шквалов работа на маленьком портовом буксире хоть кого озверит. Хотел под горячую руку новый капитан буксира обновить команду своего суденышка, но ему вовремя намекнули, что навигация кончается, свободных моряков нет, а на буксире собраны хоть и проштрафившиеся матросы, но дело свое знают, а остальное зависит от него, от Вортегова, и не надо нервничать.

А в бухту осенними ветрами нагоняло первые льды, океанские суда торопились в море, домой, в южные широты, и прощальные гудки плыли над поселком вместе с густыми туманами.

В один из таких последних дней навигации, когда буксир стоял у причала, со смотровой площадки диспетчерской крикнули в мегафон:

— Капитана «Смелого» просят на «голубятню!»

«Голубятней» называлась башенка на крыше здания порта, где размещалась диспетчерская.

— К телефону, — кивнул Вортегову диспетчер.

— Ксаний Борисович, здравствуйте, — раздалось в трубке. — Вас из редакции тревожат. Тут к нам делегация пионеров пришла, с письмом.

— С критическим? — улыбнулся он.

— Почти… примерно на тему «Куда же смотрит наш поселок?».

— Ну, и куда же он, наш поселок, смотрит?

— В море, как всегда…

— И что же там видно?

— А там пионеры увидели Гагару, которую унесло на льдине.

— Какую гагару, птицы уже улетели…

— Нет, это собаку так зовут — Гагара, она совершенно черная. Вот ее и унесло. Это их собака, Дома пионеров… Дети просят спасти… Я понимаю, это не входит в круг ваших обязанностей, но… дети просят… сами понимаете.

— Гм… понимаю… я посоветуюсь с руководством.

— Спасибо.

— Пока не за, что, — он положил трубку. — Гагара, собаки, дети, черт-те что, а не работа, — ворчал капитан.

Вортегов спустился с «голубятни», ушел на причал, и вскоре буксир, лавируя между льдами, был на середине бухты.

Черную собаку на белой льдине отыскали быстро. Когда суденышко на самом малом подошло к льдине, собака поняла, что люди к ней с добром.

Мокрая, лохматая, она дрожала, забившись на корме между бухт троса, и не прикасалась к еде — матрос вынес ей полбанки колбасного фарша.

Вечером пионеры пришли к Вортегову благодарить его, он их принял, напоил чаем с материковскими конфетами и в который раз за вечер пожалел, что никому из этих детей он не может приходиться дедушкой.

— Еще месяц назад, — выступал на другой день на совещании директор кожзавода, — мы приняли решение отлавливать собак, а кое-кто их спасает.

Вортегов знал, в чей огород камень, и молчал. А выступающий между тем продолжал:

— Наш завод успешно справляется с планом почти по всем показателям. По изделиям из нерпы, песца и оленьего кожсырья даже с перевыполнением. А вот по одной номенклатуре — мужские шапки из собачьего меха — мы не дотягиваем. То есть, прямо скажу, сильно отстаем. В итоге и собачьи унты, и собачьи спальные мешки полярники и гидробазовцы целевым назначением получают прямо из Казани. Собака социально опасна. Она может съесть человека при благоприятных обстоятельствах.

Вортегов внимательно разглядывал выступающего, хотя знал его давно и жили они через дорогу. В зале смеялись.

— Тише, товарищи, — встал председательствующий, успокаивая зал. Выступающий покинул трибуну. Объявили перерыв.

Комиссия по работе с детьми собралась на свое последнее (в конце августа) заседание подвести итоги летнего периода (итоги прекрасны — оздоровительные площадки, пионерлагерь на берегу моря, спортивный, хоть и небольшой, но уставленный снарядами комплекс, два работавших все лето спортзала в школе и роскошный подарок летчиков для малышей — списанный МИГ-21 прямо во дворе интерната!).

Но Вортегов чувствовал угрызения совести, так как во всем этом не было его личного вклада, все лето он прохлаждался на берегу теплого моря и, когда слушал радостный доклад председателя комиссии о катастрофическом падении кривой детского хулиганства за истекший период, чувствовал в своей душе рождение комплекса вины, и, более того, он явственно ощущал, как на дне его души пробивался зеленый росток надежды эту вину немедленно исправить.