Венедикт Ерофеев - Москва – Петушки. С комментариями Эдуарда Власова

Внимание к тем же деталям гардероба Гёте проявлял в свое время Саша Черный:

(«В немецкой Мекке» (2), 1907)

41.6 А я – нет, я и дома без шлафрока; я и на улице – в тапочках… —

Проецирование автобиографических деталей на образ лирического героя. В воспоминаниях Любчиковой читаем:

«Впервые он [Ерофеев] пришел к нам со своей женой – Валей Зимаковой. <���…>…Оба какиe-то неприкаянные, неустроенные, в поношенной бедной одежде. <���…> Приезжает он как-то раз к нам и портфель несет. То у него были какие-то замызганные чемоданчики, а тут – роскошный министерский портфель, и оттуда вынимает замечательные тапочки – мягкие, коричневые. <���…> Бенедикт снова появляется, вынимает эти тапочки и говорит: „Я в Мышлино еду“. <���…> Не в силах с тапочками расстаться, он их с собой взял. <���…>…Из Мышлина уезжал с тапочками» ( Любчикова Л. [О Вен. Ерофееве]. С. 80–81).

41.7 А Шиллер-то тут при чем? Да, вот он при чем: когда ему водку случалось пить, он ноги свои опускал в шампанское. Опустит и пьет. —

См. 41.4, а затем – 25.7.

41.8 А Чехов Антон перед смертью сказал: «Выпить хочу». И умер… —

См. 25.6.

41.9 Вот еще Гегель был. Это я очень хорошо помню: был Гегель. Он говорил: «Нет различий, кроме различия в степени между различными степенями и отсутствием различия». —

Георг Вильгельм Фридрих Гегель (1770–1831) – философ, классик немецкого объективного идеализма. В своей главной книге он витиевато писал: «Различие есть скорее граница существа дела; оно налицо там, где суть дела перестает быть, или оно есть то, что не есть суть дела» («Феноменология духа», 1807).

41.10 То есть, если перевести это на хороший язык: «Кто же сейчас не пьет?» —

Риторический вопрос, часто фигурирующий как в житейских сетованиях, так и в литературных текстах – например, у Евтушенко (кстати, в сочетании с Петром):

(«Станция Зима», 1955)

41.11C. 101. Что я делал в это мгновение – засыпал или просыпался? Я не знаю, и откуда мне знать? —

Здесь можно вспомнить Платона:

«Сократ. Не подразумеваешь ли ты здесь известного спора о сне и яви?

Теэтет. Какого такого спора?

Сократ. Я думаю, что слышал упоминание о нем, когда задавался вопрос, можно ли доказать, что мы вот в это мгновение спим и все, что воображаем, видим во сне или же мы бодрствуем и разговариваем друг с другом наяву.

Теэтет. В самом деле, Сократ, трудно найти здесь какие-либо доказательства: ведь одно повторяет другое, как антистрофа строфу. Ничто не мешает нам принять наш теперешний разговор за сон, и, даже когда во сне нам кажется, что мы видим сны, получается нелепое сходство этого с происходящим наяву.

Сократ. Ты видишь, что спорить не так уж трудно, тем более что спорно уже то, сон это или явь, а поскольку мы спим и бодрствуем равное время, в нашей душе всегда происходит борьба: мнения каждого из двух состояний одинаково притязают на искренность, так что в течение равного времени мы то называем существующим одно, то – другое и упорствуем в обоих случаях одинаково.

Теэтет. Именно так и происходит» («Теэтет»).

Или Эренбурга:

(«В вагоне», 1915)

41.12 «Есть бытие, но именем каким его назвать? – ни сон оно, ни бденье». —

Веничка цитирует начало стихотворения Баратынского:

(«Последняя смерть», 1827)

41.13 Я лежал, как труп, в ледяной испарине… —

У Пушкина: «Как труп в пустыне я лежал, / И Бога глас ко мне воззвал…» («Пророк», 1826).

41.14C. 102. …он повалился на канделябр и погасил его собою… —

Аллюзия на знаменитый подвиг рядового Советской армии Александра Матросова, который 27 февраля 1943 г. своим телом закрыл амбразуру фашистского дзота и ценою собственной жизни дал возможность своему боевому соединению отбить у врага деревню Чернушка.

41.15– Проходимец! – отвечал тот из-за окошка.

И вдруг – впорхнул опять в вагон, подлетел ко мне, рванул меня за волосы, сначала вперед, потом назад, потом опять вперед, и все это с самой отчаянной злобою… —

За волосы регулярно таскают у Достоевского, например в сцене возвращения пьяного Мармеладова из трактира домой в сопровождении Раскольникова:

«– А! – закричала она [Катерина Ивановна] в исступлении, – воротился! Колодник! Изверг!..

<���…>

…И вдруг, в бешенстве, она схватила его за волосы и потащила в комнату.

– И это мне в наслаждение! И это мне не в боль, а в наслаждение, ми-ло-сти-вый го-су-дарь, – выкрикивал он, потрясаемый за волосы и даже раз стукнувшись лбом об пол» («Преступление и наказание», ч. 1, гл. 2);

также в сцене на пикнике:

«Виргинский <���…> вдруг и без всякой предварительной ссоры схватил гиганта Лебядкина <���…> обеими руками за волосы, нагнул и начал таскать его с визгами, криками и слезами» («Бесы», ч. 1, гл. 1).

42.1C. 102. …спустя десяток мгновений тем же путем ворвались полчища Эриний и устремились следом за ним. —

Эринии (эриннии) – богини кровной (и кровавой) мести в древнегреческой мифологии. Кроме этого, эринии (первая, вторая и третья) – действующие лица пьесы Сартра «Мухи». В финале «Мух» главный герой, Орест, произносит эмоциональный монолог, затем уходит, и «эринии, вопя, бросаются за ним» («Мухи», акт 3, явл. 6).

42.2 Гремели бубны и кимвалы… —

Бубен и кимвал – ударные музыкальные инструменты: первый – род открытого барабана с бубенчиками, второй – две медные тарелки или чаши. Кимвалы встречаются в Библии: «При освящении стены Иерусалимской потребовали левитов из всех мест их, приказывая им прийти в Иерусалим для совершения освящения и радостного празднества со славословиями и песнями при звуке кимвалов, псалтирей и гуслей» (Неем. 12: 27). Оба инструмента встречаются у Тютчева: «Дети пели, в бубны били, / Шуму не было конца» («Как порою светлый месяц… (Из Гейне)», 1825–1829) и «Вкруг меня, как кимвалы, звучали скалы…» («Сон на море», 1830).