Владимир Муссалитин - Восемнадцатый скорый

Антонина улыбалась, слушая болтовню таксиста. Прежние беды не казались уже существенными. «Образуется, — думала она, — все образуется. И дома, и на работе». Если что и тревожило ее сейчас, так только курсант из «летки», спрыгнувший на ходу. Все бы ничего у него. Она вспомнила его лицо, добрую светлую улыбку. «Славный парень», — думала она, скрупулезно перебирая в памяти те минуты, когда накоротке — отбирая билеты, принося чай — виделась с ним. Как хорошо смотрел он на нее. И ничего не было сказано им, а запал в душу. Ей было приятно думать о неизвестном курсанте из летного училища и слушать тихую красивую музыку из транзистора.

— Сознательно не спрашиваю вашего имени, — прервал ее мысли Михаил-таксист, пытливо посмотрев на нее. — Хочу угадать. Удастся?

Она пожала плечами.

— Хотя перебирать женские имена — значит терзать свою душу воспоминаниями давно ушедших дней. Этого я, право, не смогу выдержать. Уж лучше не будем трогать копилку. Снимите же свое покрывало, прекрасная незнакомка. Назовитесь же?

Ей было непринужденно и легко с этим веселым Мишей-таксистом. Видать, не битый еще житейскими невзгодами, он был полон энергии, которую охотно тратил на слова. Балагур, он, по-видимому, был неплохим парнем. Дальние дороги худо-бедно научили ее разбираться в людях, даже под шелухой слов угадывать их истинную сущность. Вот и Миша-таксист разыгрывает из себя бывалого, немало видавшего человека, хотя сам зелень зеленью. Это, видимо, истинное свойство молодости — казаться старше своих лет. Она давно заметила эту странную привычку молодых парней — прибавлять себе года. Девчонки, те все прикидываются несмышлеными козочками, а парням все хочется выглядеть поопытней, помудрее. И ничем нельзя больнее ранить самолюбие таких, как напоминанием о незрелости. Если девчонка упрек этот примет кокетливо и даже постарается обернуть себе на пользу, то для парня подобный упрек — кровная обида, которую он даже и не старается скрывать.

Миша-таксист, как бы невзначай, тронул ее колено.

— Не надо! — сказала устало Антонина, отстранив его руку.

— Но разве я виноват, что у тебя такие красивые ноги, — стал оправдываться Михаил. — Любой другой на моем месте вряд ли бы устоял. А тут офонареть можно — месяц без бабы.

Антонина успела приметить узкое золотое кольцо на безымянном пальце Миши-таксиста. Как-то не верилось, что этот баламут женатый человек.

— Где же она? — спросила Антонина.

— Известное дело где. В роддоме!

Трудно было понять — шутит он или говорит правду.

— Что так смотришь, не веришь? Михаилы — они такие, во всех делах спорые.

— Как же ты так? — спросила растерянно Антонина.

— Как? — отозвался непонимающе Миша-таксист.

— Да так, — сказала рассерженно Антонина, — она там из-за тебя страдает, а ты тут дурака валяешь.

— Это точно! — послушно согласился Михаил. — Сам черт не поймет, что я за мужик. Сам порой на себя удивляюсь. Баба не хуже, чем у других, может, даже и лучше. Путевая и личиком тоже. А подвернется случай, стараешься не упустить. Ладно бы своя баба не нравилась! Скажи, отчего так?

— От распущенности! — ответила она, уверенная в своей правоте.

— Тоже скажешь, — обиделся Миша-таксист, — да что я, по-твоему, пожиратель женских сердец? Да у меня никого кроме нее не было и нет. Мне-то что тебе темнить!

И то верно! Откровенней всего человек бывает с незнакомым. Сколько раз в поезде ей приходилось слышать всяких признаний, на которые в другой ситуации человек не решился бы.

— Ну и как жена? — спросила примирительно Антонина. — Родила?

— Да что-то не торопится. Устал ждать уже. Ну мне-то что. Вот ей там… это ты верно сказала.

К обочине с вытянутой рукой выскочил тучный мужчина в расстегнутом пальто, сбитой на затылок шляпе.

— Куда же тебя несет, — зло проговорил Михаил, нажимая на тормоза.

Мужчина, тяжело дыша, забрался на заднее сиденье.

— Думал, не успею. Обычно бессонницей мучаюсь, а тут как в омут провалился.

Ухватившись за спинку переднего сиденья, незнакомец шумно дышал, и Антонина уловила тяжелый запах винного перегара.

Миша-таксист бросил на пассажира вопросительный взгляд.

— В аэропорт!

Присутствие постороннего мешало продолжить прежний разговор.

Машина стремительно вылетела на проспект. В приспущенные стекла ударило пряным духом прелой листвы. Проспект по обе стороны был уставлен тополями. За ними проносились темные, спящие дома, обозначенные неярким светом лестничных площадок. Незнаком и таинствен был ночной город.

— Люблю работать ночью! — признался Михаил. — Никто не мешает, Движок тянет, как дьявол. И вообще.

Она и сама любила ночную работу, спокойствие и несуетность ее. Работа эта, казалось, была исполнена особого смысла, особого значения. Она всегда с охотой заступала на ночное дежурство.

Впереди огнями обозначился аэропорт.

Они высадили грузного пассажира у входа в аэровокзал. Михаил подрулил к стоянке, где в ожидании пассажиров держалась стайка такси.

— Поскучаем? — спросил Михаил, помогая Антонине выйти из машины.

Антонина прошла к ограде, за которой лежало летное поле. Влажная бетонка в разных направлениях была прочерчена красными и синими огнями взлетно-посадочных полос.

Всплескивая рубиновыми огнями, на посадку заходил самолет. Бортовые огни приближались, становясь все ярче. «Вот и он, должно быть, летает по ночам, — снова вспомнила она курсанта. — Дай бог, чтобы все у него обошлось!»

Она смотрела на самолет, стараясь представить, что испытывают летчики. Она никогда сама не летала, и ей незнакомы были эти чувства. Летчики всегда казались ей людьми особенными.

— Эх, — вздохнул Михаил, — то ли дело самолет! Включил себе автопилот и поплевывай семечки. Опять же никакой автоинспекции. А тут только и знай — гляди в оба. Не одно, так другое.

Антонина обернулась к Михаилу. На какой-то миг ей показалось, что есть что-то общее во внешности Миши-таксиста и того паренька из «летки». Но нет, ей просто показалось. Не было ничего схожего в их лицах. Странно, но что дался ей тот курсант, который наверняка за это время ни разу не вспомнил о ней, а если и вспомнил, то только недобрым словом. Да и с какой стати вспоминать ее добром. Из-за нее он мог пропасть не за понюх табака. Мог отлетаться той самой ночью навсегда. Эта ночная история сидела в ней занозой. Впереди предстояли объяснения по инстанциям. Муллоджанов, она это знала, не оставит дело так. Постарается дать ему ход. Но об этом сейчас не хотелось думать…

По земле стелился металлический свист турбин, Все так же энергично пульсируя бортовыми огнями, самолет стремительно катил по дальней бетонке.

— Подвалит сейчас нашему брату работка, — весело сказал Михаил, следя глазами за самолетом. — Да и лучше! Все не конем ходить!