Ихил Шрайбман - Далее...

— Эй… Мика-Мурлыка… кс, ксс!..

Мика трется у Сашкиных ног, выгибается, мурлычет. Сашка подхватывает Мику на руки, подходит с ним к столу:

— Ну-ка, посмотри, нравится тебе, а?..

— Мур, мур… нр-равится!

— Возьми себе несколько кружочков… покатай их…

Мика послушно протягивает лапку, хочет соскрести с тетрадки кружочки и палочки. Но Сашка взрывается таким хохотом, что Мику отбрасывает в сторону. И чего он так потешается? Сашка сует Мике в лапку перо:

— Мика, возьми-ка, пиши сам!

Внезапно у Сашки становится очень грустное лицо, он спускает Мурлыку на пол, водит пальцем по его голове и сокрушается ласково:

— Бедный Мика!.. Никаких забот в голове… И нет готовой странички с кружочками и палочками… Несчастный Мика!..

Сашка выходит на кухню, приносит оттуда полную миску молока, ставит ее перед Микой на пол:

— На, Мика-Мурлыка, хлебай!..

Мика-Мурлыка лижет язычком молоко из миски и посматривает одним глазком, как Сашок-малышок выбегает из комнаты: наверно, звать домой маму. У Мики уже никаких сомнений: нет больше, нет доброго дружка.

Все дети играют, едят, поют, бегают, возятся в песочнице, плещутся под душем — одна Зиночка стоит и плачет.

— Что ты плачешь, Зиночка?

— Я не знаю.

— У тебя что-нибудь болит?

— Нет.

— Тебе здесь не нравится?

— Нравится.

— Может быть, ты хочешь на горшочек?

— Нет.

— Что же ты плачешь, Зиночка?

— Не знаю.

Зиночка не знает, но все дети знают. Так бывает. В первые дни в детском саду очень хочется домой.

Однако Зиночка и вправду просто Зиночка-слезиночка.

Ее понемножку успокоили, отмыли слезы, размазанные по лицу, накормили, дали ей самую красивую куклу и посадили на скамейку вместе с другими детьми: пусть постепенно привыкает, сама увидит, что здесь не хуже, чем дома.

Напротив сидит воспитательница. Все окна раскрыты. В большом зале солнечно, свежо. Как здесь нарядно, чего здесь только нет!

В углу стоит большое сверкающее пианино. Оно блестит, как зеркало, и кажется, что внутри пианино тоже сидят полукругом дети на скамейке.

В другом углу вырос настоящий лес, с зелеными настоящими деревьями, с маленьким домиком среди деревьев, с бабушкой, которая собирает хворост, с воришкой-медвежонком в чаще. Это немножко страшно. Если бы Зиночка знала, что все здесь не совсем настоящее. Что это просто сказка. Сказка с хорошим и веселым концом.

В третьем углу красуется высокий серебряный дворец. У него много-много крылечек, много-много ступенек. Во дворце живет петушок золотой гребешок.

В четвертом углу ворона на ветке держит во рту кусок сыра, смотрит глупыми глазами на хитрую лису под деревом. Вот она сейчас раскаркается, несмышленая ворона: кра-а!..

Зиночка сидит, глядит. Здесь и в самом деле очень красиво. Но все равно она то и дело всхлипывает. Вдруг откуда-то из глубины вырывается забавный такой — хлипо-хрипо-вздох!

Дети вот-вот рассмеются. Но воспитательница смотрит на них строго, и они понимают, что смеяться нет причины: разве они не были такими же?

Как всегда в этот час, воспитательница просит каждого рассказать, как он помогает маме.

Один мальчик вскакивает первый и выкрикивает:

— Мама мне вчера чистила ботинки, а я держал тюбик с кремом!.. Я сам хотел почистить, но мама не разрешила!

Другой мальчик рассказывает:

— Вечером я ходил с мамой в магазин. Мы накупили полную кошелку. Мама шла с кошелкой, а я нес две бутылки кефира!..

— Моя мама стояла в ванной и мылась. Я тоже стояла в ванной комнате и умывалась. Мама сказала: уходи. Не путайся под ногами. Не мешай мне!.. И я сразу ушла.

А еще одна девочка вот что сказала:

— А я поливала цветы. Все цветы. Во всех цветочных горшках. Ни одной капли не пролила на пол. Потом я немножко постояла возле цветов. Чтоб им не скучно было расти…

Один рассказывает, как помогал дома, другой рассказывает… Только Зиночка как воды в рот набрала.

Но вот и она несмело поднимается. Сначала — всхлипо-хрипо-вздох, а потом тихонько говорит:

— Я тоже помогаю дома… Папа и мама ушли в кино… И я сидела дома одна… И плакала…

Послушай, Зиночка-слезиночка, сидеть и плакать — да какая же это помощь?

Детям очень хочется засмеяться. Но воспитательница бросает на них строгий взгляд, и они понимают, что смеяться нечего: разве они были лучше?..

— Какой белый!.. Перышки золотом обрызганы… Какой гордый огненный гребень!..

— Вы только гляньте, с какой сноровкой он точит клюв: шир-шир, туда-сюда, туда-сюда…

— Как ловко подгребает землю…

— Он ищет клад… в мусоре… ха, ха!

— Смотрите, смотрите, он опустил расправленные крылья и радуется. Гребет и кричит, кукарекает…

— Нашел!.. Он нашел…

— Червячков…

— Зернышки…

— Ха, ха, какой смешной петух!.. Нашел — молчи! Кричит от радости благим матом и всем выдает секрет… Сейчас сбегутся куры, растащат его сокровище…

— Это ты, ты глупый! Да, да!.. И плохой!.. Он кричит так нарочно… Он всегда так поступает… Что же ему, одному есть?..

Двор полон детей.

На улице летний прохладный вечер.

В одном из окон стоит, упираясь головой в стекло, бледный мальчик, горло закутано шарфом; по унылому личику мальчика и по белому пятну, которое стекло отпечатало у него на лбу, ясно, что он стоит в этой тоскливой позе уже немало времени.

Вова подбегает снаружи к окну с большущим мячом под мышкой. Рука его едва обхватывает этот мяч. Вова босиком. Лето окрасило его тело в цыганскую смуглоту. Русые кудряшки на голове выцвели под солнцем. Носик у него задран и покрыт веснушками, как птичье яичко. Он останавливается против окна, важно расставив ноги, будто держит под мышкой не простой мяч, а весь земной шар.

— Ты выйдешь все-таки или не выйдешь?

— Не пускают, — разводит руками мальчик в окне.

— Кто?

— Тетя Буся. Она говорит, что у меня болит горло!..

— Ерунда. Ладно, скажешь, что я, я тебе велел!..

И Вова распрямляется, как пружина, становится чуть повыше, а лицо у него при этом такое, будто он на все деревья вокруг смотрит сверху вниз.

— Не знаю… Ну ладно, иду!.. — растерянно бормочет мальчик по ту сторону окна, поворачивается к стеклу спиной, снова лицом, снова спиной, будто вертится в клетке, садится в конце концов на подоконник, подвигает к себе ногами табуретку, чтобы влезть на нее.

Изнутри слышится крик тети Буси:

— Не смей, говорят тебе… Не смей!.. Я скажу папе… На улице ветер!..

Но Вова перекрикивает ее:

— На улице нет ветра. На улице я — Вова!..

Арик большой. Кто может с ним сравниться? Какой красивый большой корабль он себе смастерил! С множеством узких трапов, с палубами, с круглыми окошечками кают, с высокими черными трубами… Какой замечательный корабль!