Юрий Слепухин - У черты заката. Ступи за ограду

В подъезде ему опять встретился портье.

— Еще раз здравствуйте, дон Хесус, — весело сказал Жерар и, уже на полпути к лифту, обернулся: — Кстати, как чувствует себя Анита? Надеюсь, лучше?

Портье бросил полировать суконкой и без того начищенную до золотого сияния львиную морду и печально взглянул на Жерара.

— Боюсь, что нет, — покачал он головой.

— В чем дело? — спросил тот, возвращаясь.

— Вчера был доктор, — медленно сказал портье со своим чуть шепелявым акцентом уроженца Галисии, — он сказал, что у нее слабые легкие, что ее нужно отправить в горы — есть такие детские колонии, в Кордове, — но это стоит денег. Я получаю четыреста песо, сеньор Бусоньер, жена зарабатывает не больше трехсот, мы не можем отправить Аниту в эту колонию… Но я думаю, он может ошибаться, этот доктор, у нас в семье не было никого со слабыми легкими…

— Надо полагать, в Испании другой воздух, дон Хесус.

— Но ведь доктора часто ошибаются? — с надеждой спросил портье.

— Безусловно. Безусловно. Вот что, дон Хесус, — Жерар решительно взял его за пуговицу, — вы не пробовали обратиться с этим делом в фонд социальной помощи?

— Когда же я мог обратиться, сеньор Бусоньер, я только вчера узнал. Моя двоюродная сестра писала в этот фонд бумагу, когда в прошлом году ее Пако упал с лесов и сломал себе ноги, а патрон отказал ему в пособии. Ей не отвечали семь месяцев, а потом ответили, что ничего не могут сделать. Зачем я буду туда писать? Я не перонист, не член партии. Жена Пако…

— Хорошо, вот что, — нетерпеливо кивнул Жерар, перехватывая другую пуговицу. — Прошение вы все-таки напишите — укажите, сколько нужно денег. У меня есть кое-какие связи, я вам это устрою. Безвозвратное пособие, так что платить вам ничего не придется. Принесите мне завтра, и самое большее через десять дней деньги у вас будут. Ясно? Только никуда не ходите, я сделаю это сам.

Оставив растерянного портье, Жерар быстро зашагал к лифту. У себя в ливинге он швырнул на диван пиджак, закурил и прошел в соседнюю комнату, служившую мастерской. С холста с еще не прописанным фоном, лукаво прикусив цветущую веточку, смотрела на него томными глазами «вакханка» — непоседливая райская птичка, сеньорита Элен Монтеро, Беба. Он долго разглядывал ее, насвистывая сквозь зубы. «Черт побери, да ведь она красавица», — подумалось ему вдруг почти с удивлением. А он и не замечал. Тут же эта мысль заслонилась другой — рука! С левой рукой что-то не так, сколько ни бился. Ладно, это переделаем послезавтра, а пока можно поработать над антуражем…

Продолжая весело насвистывать, он натянул измазанную красками блузу и стал перебирать кисти.

Беба вернулась в Линьерс вечером, допоздна прошатавшись по магазинам. Ее сожительница по комнате и товарка по профессии была уже дома и по обыкновению читала, лежа в постели.

— Привет, — сказала она, отложив книгу в яркой глянцевой обложке. — Ну, что нового?

Беба сбросила туфли и с облегчением вздохнула:

— Страшно устала? Ты сегодня работала, Линда?

— Нет. Сказал — нет настроения. Целый день валяюсь…

— А что это у тебя?

— «Последний экспресс». Не читала?

Беба, уже начав стаскивать платье, высвободила голову и посмотрела на обложку:

— «Последний экспресс»? Нет, вроде не читала. Интересно?

— Оторваться нельзя, тут один слепой сыщик, понимаешь…

— Слепой? Почитаю… Ой, сейчас все лопнет… Как же это может быть, слепой — и сыщик? Сегодня у меня опять пополз чулок. Видишь? Еще хорошо, что вверху, — не видно. Я просто похолодела, когда почувствовала.

Линда посмотрела и снова взялась за чтение.

— Дрянь этот нейлон, я тебе говорила — покупай другой номер. Насчет аванса не спрашивала?

— Спрашивала. Подожди, сейчас схожу под душ, потом все расскажу. Включи пока чайник — будем пить мате.

Беба надела старый купальный халатик, сунула ноги в шлепанцы и вышла из комнаты, размахивая полотенцем. В конце коридора, возле лестницы, уже сидел за колченогим столиком дон Пепе — старый неудачник и игрок на скачках. Его сожитель не переносил табачного дыма, а дон Пепе курил черный бразильский табак, поэтому он все вечера просиживал здесь, в коридоре, со спортивной газетой в руках и бутылкой дешевого красного вина на столе.

— Ола, дон Пепе, — приветливо бросила Беба, проходя мимо. — Опять мух травите?

— Что делать, — рассеянно отозвался тот, всецело поглощенный изучением таблицы заездов. — Что делать, девочка…

Когда Беба, выкупавшись, вернулась к себе, чайник уже кипел, стуча крышкой.

— Выключи, лентяйка, не слышишь? — крикнула она подруге, доставая из шкафа принадлежности для чаепития — сахарницу, жестяную коробку с парагвайским чаем и маленькую, в кулак величиной, выдолбленную сухую тыковку. Всыпав в тыковку ложку чая, похожего на искрошенные сухие листья, она положила туда же кусок сахара, долила кипятком и, помешав напиток витой серебряной трубочкой с фильтром на нижнем конце, протянула его Линде.

— Вот тебе и слепой, — задумчиво сказала та, отложив книжку и усевшись на кровати с поджатыми под себя ногами. — Если бы все были такими слепыми… — Она покачала головой и, взяв тыковку, приложилась к трубке. Потом отдала ее подруге. Беба с удовольствием втягивала терпкий, горьковатый напиток, пока тыковка не опустела. Потом снова долила ее кипятком.

Мате полагается пить молча. И они — горожанки, выросшие среди асфальта и железобетона и воспитанные на голливудских фильмах и детективных романах, — пили его в торжественном молчании, передавая друг другу выдолбленную тыковку и по очереди потягивая напиток через трубочку; сто лет назад их бородатые прадеды, перегонявшие гурты скота через бескрайние просторы пампы, так же молча передавали мате из рук в руки на вечерних привалах, сидя вокруг костра на брошенных на землю седлах, когда тихо звенит гитара и в огромном небе алмазами дрожит и переливается Южный Крест…

— Что же он тебе ответил насчет аванса? — спросила наконец Линда. — Отказал? Мой всегда отказывает.

— А мой — нет, — с торжеством в голосе ответила Беба. — Знаешь, что он сделал? Я рассчитывала самое большее на пятьсот, но в последний момент набралась храбрости и попросила тысячу, а он дал две.

— Серьезно?

Линда опять улеглась и, не глядя, нашарила возле себя пачку сигарет и зажигалку. Закурила и Беба.

— Ну что ж, поздравляю, — продолжала та. — Но только смотри, мне такая щедрость кажется подозрительной.

— Ничего не подозрительная, мы просто договорились, по-деловому. Я сказала, что эти деньги отработаю. У него много заказов.

— Такие авансы обычно приходится отрабатывать в постели, моя дорогая. И ты это знаешь ничуть не хуже меня.

Линда взглянула на подругу и снова взялась за чтение.