Илья Шнейдер - Записки старого москвича

И вдруг Лина Кавальери появилась в Москве, но не в витринах табачных магазинов, где ее привыкли видеть. Ее имя красовалось на афишах оперы Зимина, объявлявших о гастролях Лины Кавальери, оказавшейся оперной певицей. Анонсировались первые ее выступления в «Травиате».

Вся Москва хлынула на эти спектакли, чтобы увидеть «живую» Лину Кавальери. Редакция поручила мне дать интервью с мировой красавицей, но ее никак нельзя было застать в гостинице «Метрополь», где Кавальери остановилась. В театре шли долгие репетиции, на которые никого не допускали. Я решил взять интервью на первом спектакле, но в антракте коридор около уборной Кавальери был до того забит поклонниками и любопытными, что пробиться через них не было никакой возможности.

«После спектакля проберусь, пока Лина Кавальери будет бесконечно выходить на вызовы», — думал я, хотя особенных оваций и не ожидалось, так как Лина Кавальери оказалась посредственной певицей. Однако публике было, по-видимому, достаточно и того, что она смотрит на Лину Кавальери, и хлопали и кричали ей оглушительно.

Но, видно, не я один решил пробраться первым, потому что не только коридор был опять забит поклонниками, но даже дверь в гримировочную Кавальери была настежь открыта и не затворялась, плотно прижатая к стене толпой, заполнившей и самую уборную. Об интервью нечего было думать, но я решил подождать выхода Лины Кавальери. Мне хотелось посмотреть вблизи на мировую красавицу.

Аполлон Горев (в роли Хлестакова).

К. С. Станиславский.

А. В. Луначарский.

Айседора Дункан.

Айседора Дункан и ее дети.

Е. В. Гельцер («Гений Бельгии»).

Е. В. Гельцер («Вакханалия»).

Анна Павлова.

Викторина Кригер («Хованщина»).

А. М. Балашова («Конек-Горбунок»).

В. А. Коралли («Нур и Анитра»).

А. К. Глазунов.

А. В. Нежданова («Евгений Онегин»).

Ф. И. Шаляпин («Дон-Кихот»).

Ф. И. Шаляпин («Мефистофель»).

А. А. Горский.

Дверь наконец закрыли, красавица переоделась, затем дверь снова отворилась, и в уборную вдавилось множество людей. Я опять оказался позади, но остался ждать. Наконец поклонники выдавились из двери, как котлетный фарш из мясорубки, свернулись в живой клубок и двинулись по коридору. В центре «клубка» виднелся темный мех. До меня доносилось какое-то французско-итальянское мурлыканье. Я почти замыкал шествие, но внизу, в вестибюле, мне неожиданно повезло. «Клубок» двигался среди большой толпы, вытекавшей через ряд открытых дверей на улицу, откуда вливался свежий зимний воздух. Не дойдя до дверей, «клубок» попал в водоворот, меня сильно отнесло влево и, как при бортовой качке на корабле в шторм, стремглав принесло обратно к «клубку», в центре которого тихо вращалась Лина Кавальери, и я очутился около нее…

В этот момент нас вывернуло на улицу, и я почувствовал под ногами что-то мягкое. Не знаю, как я ухитрился нагнуться, но в моих руках оказался мех! Сзади наподдали так, что меня отбросило к раскрытой дверце кареты, и я увидал в ней Лину Кавальери, которая вдруг быстро и испуганно провела руками по своим плечам…

— Мадам! — крикнул я не своим голосом, потрясая мехом…

Лина Кавальери подалась вперед и протянула ко мне руки.

— О, merci!.. — сказала она, принимая свой мех, и вдруг, улыбнувшись, похлопала ручкой по свободному рядом с ней месту на сиденье кареты, любезно приглашая меня занять его.

Все остальное произошло в какие-нибудь полторы-две секунды: я сел, ничего не соображая, потом передо мной вдруг вспыхнула механически запечатленная взором картина — карета была без лошадей, и около дышла бесновалась большая кучка каких-то людей.

Как с трамплина, я вылетел с мягкого сиденья кареты обратно на улицу и захлопнул за собой дверцу… Студенты, человек двадцать, ухватившись за дышло, лихо развернулись под крики и аплодисменты публики и помчали карету вниз по Большой Дмитровке к Охотному ряду.

Напротив театра у ворот Георгиевского монастыря я увидал выпряженных и понуро стоявших лошадей. Высокий, плечистый и толстый кучер, в широком кафтане, спускавшемся колоколом до земли, ругался, перебирая и перекидывая через лошадей белые вожжи. Собрав вожжи в одну руку, он поднял тяжелые полы своего кучерского кафтана, затыкая их за кушак и обнажая худые и топкие ноги в пестрядинных штанах и рыжих сапогах. При его подбитых ватой плечах он казался теперь как бы стоящим на подставке, вроде лубочной фигурки, воткнутой на палочке в крышку игрушечного музыкального ящика… Подоткнув полы и продолжая ворчать, он погнал лошадей книзу…

Я рассказал Lolo о неудаче с интервью, о поднятом мною мехе и о том, как я выскочил из кареты Лины Кавальери.

Lolo засмеялся:

— Жаль, жаль… — сказал он, — какой материален пропал! Нет, видно, в вас настоящей журналистской закваски… упустить такой случай — прокатиться с Линой Кавальери на студентах…

— А как же с «апофеозом пошлости»? — поддел я его.

— Ну, для «Вечерки» вашей — это клад! С руками и с ногами оторвали бы такой материал. Сенсация! И двойной гонорар заплатили бы, по гривеннику за строчку. Вы только представьте себе — заголовок (крупно): «У Лины Кавальери». Подзаголовок (жирным шрифтом): «Интервью в карете». И текст корпусом, на шпонах: «Вчера после первой гастроли Лины Кавальери наш сотрудник беседовал с первой красавицей мира в темной карете, мчащейся под вой и лай галопирующих вокруг дышла студентов…» Каково? А? — издевался Lolo.