Виктория Ростокина - Принцессы на обочине: Дворец на двоих

А Наташа изо всех сил растирала похолодевшие ноги, заглушая в груди подступающие рыдания.

— Ну, что здесь у вас? — Молодой врач в сопровождении фельдшера вошел в комнату, опытным взглядом оценив ситуацию. Он приподнял Марине веки, глянул на лужу крови и буднично произнес: — Понятно… Грузить будем, тащи носилки.

Фельдшер медленно отправился обратно.

— Вы побыстрее можете? — нетерпеливо сказал Андрей.

— А в чем дело?

— Человек же умирает! — выпалил он.

— Поспешишь — людей насмешишь. Знаешь такую пословицу? — невозмутимо ответил врач.

Он неторопливо раскрыл чемоданчик, наполнил шприц лекарством и повернулся к Наташе.

— Расстегните ей блузку, девушка.

— Сейчас…

Наташа непослушными пальцами затеребила пуговицы.

Длинная игла впилась Марине в область сердца…

Она застонала и чуть приоткрыла глаза…

— Ну вот… — Врач послушал пульс, сделал еще один укол в вену и процедил сквозь зубы: — Дуреха… Свет клином сошелся на вашем международном, что ли? Дипломатки, мать вашу…

— Вы ее в больницу повезете? — дрожащим голосом спросила Наташа.

— Не бойся, не в морг, — чуть усмехнулся врач.

— Тогда мы поедем с вами, — сказала Наташа.

— А ты ей кто?

— Соседка… по комнате…

— Вот и сиди в своей комнате. У нас без вас забот хватит, — отрезал врач. — Вон пол лучше вытри.

— Надо же ее родителям сообщить, — растерянно пролепетала Наташа.

— А ты ее адрес знаешь?

— Не-ет…

— Сама напишет. Обрадует…

Врач с помощью фельдшера переложил Марину на носилки и велел Андрею:

— Давай-ка, парень, лучше вниз помоги снести.

И Наташа в последний раз глянула на бледное лицо Марины со страдальчески закушенной губой…

«Что у меня за «непорядок» в анкете, — ломала голову Наташа. — Неужели та детская забастовка в девятом классе?»

Забастовка! Это слово всегда было для них чужим, каким-то архивным и посторонним. Забастовки устраивали несчастные русские рабочие, стонущие под гнетом самодержавия. Забастовки устраивают люди доброй воли и передовых взглядов в странах капитала против засилия чистогана. Но все это где-то там и тогда, а советские люди не бастуют, потому что власть в стране народная.

А вот они, девятиклассники девятнадцатой средней школы, решили забастовать, потому что они против несправедливости — математичка не имела никакого права устраивать контрольную работу, не предупредив их хотя бы за три дня. Она решила, что ей все позволено. Что она может просто сказать: «Дети, завтра мы пишем контрольную работу», — и все, как бараны, придут на заклание.

Нет, они не бараны. У них есть гордость, и они не позволят. Это несправедливо.

Впрочем, если быть честным до самого конца, то весь класс и пришел бы на контрольную, если бы не Наташка. Она вдруг встала и заявила:

— Вы должны были предупредить нас заранее. Хотя бы за три дня.

— Ничего, ничего, контрольная нетрудная, справитесь, — отмахнулась математичка. — Садись, Денисова. За тебя я спокойна, а вот Михалеву и Чарину придется попотеть…

— Вы не имеете права, — тихо сказала Наташа.

— Садись, Денисова, — повторила учительница с легким раздражением. — Или ты хочешь, чтобы я поговорила с твоей матерью?

— Я и сама могу ей сказать, что это несправедливо.

Вот тогда впервые прозвучало это слово.

И на перемене Наташка сказала всем, что ни на какую контрольную они не пойдут. Они устроят забастовку. И все очень серьезно ее поддержали. Во-первых, потому, что справедливость должна восторжествовать, а во-вторых, Наташу вообще поддерживали всегда. Взрослые это называют — пользуется авторитетом.

И Наташа действительно все сказала маме совершенно честно, впрочем, та уже была в курсе дела — математичка опередила.

— Нет, Наталья, не надо этого делать, — сказала мама. — Вы обе не правы. Я так и сказала Антонине Петровне. Но забастовка — не метод.

— Мам, но это несправедливо.

Мать усмехнулась:

— Слишком сильное слово. Я ведь учу вас беречь слова. Но даже если так — с несправедливостью нельзя бороться несправедливостью. Подумай хотя бы над этим. Я уж не говорю о том, каково будет мне, если вы действительно не придете на контрольную.

Наташа подумала. И на следующий день была забастовка.

…Собирались прямо в сквере напротив школы.

Отчасти это был, конечно, вызов: они не прятались, они честно заявляли: да, мы бастуем. Но, с другой стороны, это было еще и удобно, потому что многие жили рядом, а кроме того, можно было проследить, кто из класса испугается и пойдет-таки на уроки.

Но была и еще одна причина, о которой не говорили и даже старались не думать. В сумках у многих под бутербродами и полотенцами лежали учебники — на тот случай, если забастовка провалится. Это была уже впитанная от времени и родителей осторожность.

— Едем на острова, — сказала Наташа и, не ожидая обсуждения, двинулась к остановке автобуса.

Остальные послушно пошли за ней, подбадривая себя шуточками, боевыми кличами, свистом, прыжками и всякими прочими бессмысленными действиями, прущими из молодых и бесшабашных тел.

А погода! Какой же солнечный день! Какой синий и свежий! Они всегда в это время сидят в классах, и солнце светит зря. Да ради одного этого можно было прогулять уроки.

На острове, конечно, первым делом решили развести костер, пацаны стали собирать хворост, а девчонки устраивать «стол». Потом эту затею бросили и пошли купаться.

Барахтались в воде до посинения. Верная Наташина подруга Машка чуть не утонула, потому что на нее в воде выплыл огромный уж. Машка перепугалась, уж, видно, тоже, и они никак не могли отвязаться друг от друга. С перепугу Машка заплыла так далеко, что обратно плыть у нее не было сил. Она стала звать на помощь, но все решили, что она дурит, и просто ржали. Пока наконец Машка не стала как-то странно нырять.

Симонов спас ее в два счета.

Потом решили, что пришла пора обедать. Стали доставать из сумок свои продукты. Все это было собрано в сумки тайно от родителей. У всех были бутерброды и помидоры. Только Машка зачем-то взяла гречневую кашу в кастрюльке, но каша рассыпалась.

Правда, Андрей Багин принес не бутерброды, а целую палку сервелата, кусок ветчины и несколько банок болгарского салата.

А еще он вдруг достал из сумки две бутылки вина.

— Ну, ты даешь! — сказал классный поэт Вадька, не зная, осудить или похвалить Андрея.

— Ничего, по грамму. Чисто символически, — сказал Андрей.

После обеда снова купались и дурачились, но уже немного подустали упиваться собственной смелостью и свободой, поэтому компания распалась окончательно. Пацаны пошли охотиться на ужей, которые обидели Машку, девчонки тихо сплетничали в кружочке. Андрей и Сильва куда-то пропали. Машка и ее верные оруженосцы Симонов и Шубенков играли в «дурака», Вадик читал Наташке свои новые стихи про амазонку с русыми косами, прозрачно намекая на саму Наташку.