Луи Арагон - Орельен. Том 2

Косметический институт занял свободное помещение на Елисейских полях, одно из тех приносящих несчастье помещений, что вдвое превосходят по высоте потолков обычные парижские квартиры и где сначала меняют обшивку стен и лепнину, а потом весь дом сдают под банк, который обычно терпит крах. По широкой до монументальности лестнице, пролегавшей между несколькими лифтами, упрятанными в резных деревянных клетках, вы попадали на круглую площадку с серыми лепными украшениями, с бархатными лиловатыми портьерами и с зелеными креслами — все это работы Поля Ириба, который вдобавок украсил пространство над дверями произведениями Жуана Гри, купленными на распродаже Канвейлера (Пикассо шел по чересчур высоким ценам!). Отсюда на три стороны выходили три салона с балконами на Елисейские поля, а за ними — комнаты, расположенные вдоль коридора, где, сняв перегородки, устроили контору, бухгалтерию и т. д. По узенькой внутренней лесенке подымались в помещение, которое Зоя именовала «клиникой», — иначе говоря, во второй этаж, где и находилось, по сути дела, сердце института: вылизанные до блеска кабинеты (кругом никель и роспись) — для массажа, лечебной гимнастики, парикмахерская, косметички и целая стайка маникюрш, кабинет для вибрационного массажа и паровых ванн, всего не перечесть. Этажом ниже, как видите, — администрация… Само собой разумеется, на эту часть не распространялась роскошь, с какой отделывали салоны, и экономии ради помещение осталось без переделок, таким, как оно было при прежних владельцах — полосатенькие обои, коричневые карнизы, более того, с целью придать конторе деловой стиль поставили ширмы из желтой промасленной бумаги, возвели перегородки, не доходящие до потолка. И здесь тоже были женщины-служащие, но совсем иного типа, с ненакрашенными губами, в серых блузах, с целым частоколом булавок на отвороте жакета, с карандашом за ухом, и приказчики, хлопотавшие возле груды пакетов и коробок с факсимиле Розы, увеличенным в десять раз.

— Больше всего мне нравится, — объявила Диана, — маленький салон. — Она подразумевала средний. Весь отделанный золотом. Мебель китайская, черного дерева, и три картины Фужита: одна — в простенке между окнами, другая — над камином в стиле Людовика XV, третья — прямо на мольберте, на который была небрежно наброшена золотая испанская парча.

Духи были расставлены в двух витринах, похожих на витрины ювелирного магазина, в красно-белом салоне, где висело большое полотно кисти госпожи Марваль — женщины в тени яблонь. Однако Зоя предпочитала — и говорила об этом всем и каждому — творения Мари Лорансен, висевшие в третьем салоне, который был обтянут от потолка до пола розовым и голубым шелком.

— А мадам Мельроз будет здесь сегодня? — осведомилась Диана.

— О, вы знаете, мы видим ее очень редко, — ответила мадемуазель Агафопулос. — Но если вам угодно повидаться с доктором… он здесь, в своем кабинете… и между консультациями может…

— Нет, благодарю вас, мадемуазель, мы спешим.

С круглой площадки донеслись взрывы хохота, голоса. Одна из продавщиц поспешила навстречу вновь прибывшим, и Зоя метнула вслед ей быстрый взгляд. Это как раз и оказалась Роза, а рядом с ней, отряхивая пальто, какой-то мужчина; погода до сих пор стояла просто ужасная.

— Ах, смотрите-ка, — воскликнула Диана. — Мосье Лертилуа! А мне говорили, что вы больны… Простите, дорогая Роза, мое законное любопытство, но у вас здесь просто чудесно… Вы знакомы с Шельцером?

Все были знакомы друг с другом. Сияющая улыбка Розы скрывала явную печаль, написанную на ее лице. Это горькое выражение не ускользнуло от глаз Дианы, и она перевела взгляд на Орельена. Тот даже не пытался скрыть своей мрачности. До сих пор Диана питала к нему слабость. И прекрасно его знала. Уходя — ведь им так некогда! — Диана спросила своего кавалера:

— Как вы думаете, она живет с ним?

Шельцеру это было глубоко безразлично.

— Моего кузена Барбентана нет в Париже, — произнес он. И Диана добавила:

— Знаете, сейчас уже стали заметны года Розы…

Орельен уселся в салоне под картиной Фужита. Роза поднялась к доктору, и потом ей хотелось повидать своего массажиста-черкеса и договориться с ним относительно сеансов с бразильской певицей, с которой она встретилась в министерстве… Она говорила в «министерстве», потому что предпочитала именовать так ведомство помощника государственного секретаря по делам торгового флота. Там был вечер. Роза прочла «Приглашение к путешествию». Получилось это совсем случайно. Орельена просто мутило от всей этой претенциозной обстановки. Но, говорят, это и требуется публике. Не любил он и живопись Фужита, но изображенная им женщина — все одна и та же — ему нравилась. После приступа малярии он ощущал такую страшную пустоту, что хоть на крик кричи. Странное дело: живешь и не замечаешь своего безделья, а потом в один прекрасный день начинаешь им тяготиться… Что бы он делал, не будь Розы…

На пороге салона появилась Роза с последним номером «Вог» в руках.

— Вы не голодны? Я просто умираю, до того есть хочется! Ведь скоро уже час! Мяса! мяса! Впрочем, и вам, дружок, необходимо съесть хорошенький кусочек мяса… вам надо поправляться.

Она нежно потрепала Орельена по щеке.

Диана сказала правду — Розин возраст стал вдруг заметен… нет, не совсем так… но ее уже оставило сияние молодости. На лице госпожи Мельроз читалась усталость. Складочка в углу рта стала подозрительно похожа на морщину. Слой румян, кремы, казалось, теперь скрывают ее кожу, а ведь всего две недели назад они лишь усиливали природные краски лица. Должно быть, ее утомила пьеса Кокто, измучила роль в этой пьесе. И к тому же, было что-то странное в ее внезапном увлечении, чрезмерно афишируемом увлечении Орельеном Лертилуа. Создавалось впечатление, что она просто за ним бегает, что было уж никак не в ее стиле.

— Вы мне говорили… Вы мне что-то хотели сказать?

Этот вопрос Орельен задал Розе, когда они уселись в баре на улице Вашингтон и заказали себе спагетти al sugo [8] С соусом (итал.) . и оплетенную бутылочку кианти. Над их головой висело зеркало с засунутыми за рамку фотографиями знаменитых актеров. Роза вздохнула, прищурила, почти прикрыла свои близорукие глаза и положила на край тарелки вилку, на которую было наверчено сложнейшее сооружение из макарон.

— Удивительное дело, дорогой, вот я все думаю, что со мной происходит… Я надеюсь, что это просто так, временная слабость, но все же…

— О чем вы говорите, дорогая?

— И вы еще спрашиваете? Конечно, я не урод, не старуха… Но подумайте, прошло уже две недели… Да, две недели… и — ничего! ровно ничего! Нет, молчите, неужели вы воображаете, что со мной случалось нечто подобное до вас, хоть раз в жизни случалось? Не возражайте, мне хочется поговорить. Это начинает становиться даже интересным. Если бы я не знала про Диану… ну, и про Мэри тоже, я бы подумала, что вы… что вы, словом, не вполне в норме…