Луи Арагон - Орельен. Том 2

По словам Замора, «всем прекрасно известно», что в течение долгих лет никто иной, как Бернгейм (который, кстати сказать, писал не хуже других под именем Жорж Вилье), фабриковал на продажу картины и подписывал их именами Моне, Дега, Сера, Матисса, К. Кс. Русселя, в зависимости от настроения. Лично он, Замора, не видит в этом ничего предосудительного и нередко поручает исполнять свои работы миссис Гудмен, поэтому, если Бернгейму угодно писать картины за Замора… Впрочем, чтобы разом покончить со всем этим, требуется новое искусство, подобное искусству Замора, где все будет действительно новое, никелированное, электрохимическое, где будут краснощекие ребятишки с рекламы муки «Нестле» и не будет и духа кубизма, импрессионизма, равно как и живописи «диких»! [30] « Дикие » (Les fauves) — направление модернистской живописи десятых годов XX века. (Прим. ред.) .

Тем временем появился манифест Менестреля, но слишком поздно, чтобы отразить нападки этой идиотской статьи: хоть плачь!

Фредерик Сикр выходил из себя. Так подло воспользоваться именем Поля! «И заметьте к тому же, он пытается заигрывать с Бернгеймом! Эта сволочь надеется заинтересовать своей мазней торговца картинами, который его знать не желает!»

На остров Сен-Луи заявился господин Жан-Пьер Бедарид со всеми этими материалами: вырезками из газет, из еженедельника, манифестом… и пришел он не один, а с неким господином, какового дядя покойного, по-видимому, безусловно уважал: мужчина лет сорока, в полосатых брюках, в темно-сером пиджаке и канотье. Гладко выбритое костистое лицо, седеющая шевелюра, вид актера с левого берега, на пальцах перстни и целый набор красноречивых жестов. Он оказался просто-напросто Арнальдом де Пфистером. Романистом де Пфистером. Великим психологом. В данном случае требовался именно психолог.

— Надеюсь, вы понимаете, почему я привел к вам Арнальда де Пфистера, — заявил господин Бедарид, снимая свой плащ. — Необходимо пролить свет на этот прискорбный случай. Я питаю безграничное доверие к автору «Столикого зверя»… — Легкий поклон в сторону психолога. Господин де Пфистер поиграл пальцами в перстнях с видом человека, отвергающего преувеличенную хвалу. — Нет, не возражайте, дорогой друг, вы знаете, какое доверие я к вам питаю.

Так бедняга Орельен очутился в плену у двух шутов, захвативших его в его же собственной квартире, разбросавших по всему столу какие-то бумаги. Господин де Пфистер откинул назад свои длинные волосы и пригладил их у висков обеими руками. Романист ненавидел Менестреля и его друзей, поэтому дело Дени было для него неслыханной удачей, равно как и наличие разногласий по этому вопросу. Он весьма ядовито напал на хозяина дома, который, конечно, принадлежит к нелепому кружку «авангардистов», ибо таковы все друзья покойного. Это привело к целому ряду недоразумений. И когда Орельену не без труда удалось доказать свою непричастность к художникам-«авангардистам», — наш психолог даже огорчился и переменил тон. Орельену пришлось выслушать длинную речь о бессознательном, о сознательном и подсознательном. И не забудьте о пансексуализме, милостивый государь, не забудьте о пансексуализме! Нужен ли пансексуализм у нас во Франции? Другое дело — страдающие запорами англосаксы или фригидные германо-скандинавы. Господин Бедарид покачал головой. Он считал, что вопрос о пансексуализме уведет их в сторону. Лично ему хотелось бы знать, почему их Поль, если он был влюблен в светскую даму, пожертвовал собой, как говорят, ради негров, а на самом деле — ради спасения шкуры какого-то Сэма! Несчастной матери рассказывали…

Арнальд де Пфистер не дал ему докончить фразу. Он ратовал за то, чтобы пустить под нож… произведения юных лоботрясов, если только можно назвать их бред произведениями. Вы же видите, что говорит о них Замора, который, между нами, сам ничуть не лучше, но ведь он их знает, и человек он умный. Я бы прописал им курс гимнастики — раз-два, раз-два! И душ, непременно душ! Вдруг он застыл на месте, воздел глаза горе, приоткрыл рот с видом высшей проницательности, лицо его исказила борьба противоречивых эмоций, и очевидно он сам себе казался Платоном, вступающим в сферу чистых идей.

— Вот, — сказал он, — вот! — И показал на портрет Береники.

Теперь господину Лертилуа вряд ли удастся отмежеваться и утверждать, что ему нет дела до этих дегенератов.

— Вы улавливаете, дорогой Бедарид, невропатический характер сего рисунка? Гипноз, материализация, наркотики, сумасшедший дом!

Орельен начал уже злиться и хотел было вежливо выставить своих гостей за дверь, когда психолога вдруг осенило. Вот она — таинственная дама! Конечно же! Замора писал ее портрет. Итак… И портрет находится у единственного свидетеля убийства. Ибо в конце концов это все же убийство…

— Он неподражаем! — вздохнул господин Бедарид. — Настоящий Шерлок Холмс!

Получалась весьма неприятная история. Никоим образом не следовало путать в это дело Беренику. Если бы Орельен выставил непрошеных гостей сразу же после замечания психолога о таинственной даме, он навел бы их на след. Поэтому пришлось еще битый час терпеть всю эту недостойную комедию, следить за ходом мыслей романиста, поддакивать его психологическим бредням, его злобе, его кривляньям.

Вечером того же дня Орельен уложил чемоданы, заглянул в путеводитель и, убедившись, что паспорт его не просрочен, укатил в Тироль, где в связи с падением курса кроны он мог позволить себе любые причуды. Первым делом не видеть эту шайку полоумных, не слышать никаких разговоров; и потом пожить в свое удовольствие, прийти в себя, забыть. Выше Инсбрука на горных вершинах есть тропки, и по ним можно идти часами, никого не встретив, только солнце и ветер… только солнце и ветер… только солнце и ветер… В поезде, уносившем его в Тироль, он твердил с упорством граммофонной пластинки: только солнце… Но он уже слышал где-то эти заветные слова! Где? Что они ему напоминали? Вспомнить ему не удалось, как он ни напрягал свой мозг… только солнце и ветер…

— Нет, вы посмотрите, из-за этой несчастной Береники уже негры дерутся.

Эдмон пожал плечами. Роза слегка преувеличивала. Впрочем, он был даже рад, что Роза сменила свой припев: последнее время она совсем его замучила с театром. Не так-то это все легко устроить. Во-первых, нужно помещение под театр, во-вторых, деньги, в-третьих, предприятие должно приносить хоть какой-то доход, и в-четвертых, — требуется подставное лицо.

— Из-за меня никто не убивает друг друга, — сокрушалась Роза. — И себя не убивают! Ну, как твоя жена?

Эдмон насмешливо улыбнулся.

— Видишь ли, я подозреваю, что ты обманываешь меня со своей женой, — продолжала Роза. — Нет, пожалуйста, не отрицай! Ты ведь у нас патологичен. Подай мне белье.