Марианна Гончарова - Чёрная кошка в оранжевых листьях

И он прав. Несебр чудесен. Он наполнен воздухом, это сказочный маленький городок с узкими мощеными каменными улочками, греческими амфитеатрами, византийскими дворцами, турецкими крепостными стенами. Городок сказочных принцесс, гончаров, кукольников, романтиков… Здесь все улочки ведут к морю. Здесь тени благословенные, улыбчивые люди, прохладные таверны, тихие кондитерские…

Солидные люди под 60–70 забрались в пластиковые прозрачные огромные шары и пытались в них ходить по бассейну, постоянно падая и кувыркаясь. Публика вокруг хохотала. А этим двоим было не до смеха — они там пыхтели, кряхтели в шарах и пытались выглядеть достойно. И самое интересное, что следом за ними в шары полезли другие в расчете на то, что у этих двоих не выходило, а у них-то получится. И опять кувыркаются. Дураки. И я представила, кто из моих знакомых полез бы в этот шар и как бы выглядел. Представила депутатов, вот тут стало смешно… Оказывается, у меня в голове не только синтезатор, но и компьютерная видеопрограмма. Увидела нахмуренного Ш. в таком шаре, и Ю. В., и националистов в сорочках, и коммунистов, оочччень порадовала сама себя.

Утром встретились с опозоренным чау-чау. Он был острижен, как пудель. Я прямо ахнула. Он потом долго на меня оглядывался. Точно на меня — никого не было на этой пустынной улице. Он оглядывался, потому что понял, что мы должны были быть вместе и что я ни за что не стала бы выстригать его шикарные штаны, и нам было бы о чем поговорить. Но он уже привык к своему хозяину, тот его кормит, чау-чау его охраняет. Тем более у чау-чау такой красивый красный ошейник. А то, что выстрижено, отрастет. Так у нас с ним ничего и не вышло. Только встретились взглядом и пару раз оглянулись друг на друга.

Все-таки лето несколько вульгарно. Весна слишком сексуальна и напориста. А осень красивее и весны, и лета. Лето нахально, осень благородна. У нее манеры…

Там, в горах, все по-другому. Там, в горах, не нужны часы. Люди, живущие в горах, точны, как представители королевских кровей. Например, назначаешь встречу, когда взойдет первая звезда. И смотришь не на часы или мобильный телефон. А на небо. Поглядываешь на небо, заплетаешь косу, надеваешь домотканую сорочку, мастерски вышитую еще бабушкой при свете свечи. Первая звезда — ап! Хлопчик — тут как тут! В шляпе с венком на полях. Вот она зирочка, вот он и я, а вот и ты, мое сонэчко, Маричка!

Вот как.

Кто-то говорит: тю, подумаешь — Средние века какие-то: вышитые сорочки, сеновалы, постолы… Ну-ну…

А вот ты, умный, цивилизованный, вчера свою спутниковую тарелку на крыше приделывал повыше, потому что она у тебя ничего не ловит, кроме программы «Телемагазин», где тетенька радостно-торжественная с первомайским голосом продает жужжалку, чтоб ее в корыто положить, и чтоб она там жужжала, типа изображала стиральную машину нового поколения. А тебе по спутнику надо ж и другое что-нибудь посмотреть, кроме овощерезок, утягивающих колготок и тренажеров для живота. Так ты карабкался, лез, чуть не свалился оттуда, с крыши, — и все для чего? Тетенек хотел смотреть неодетых — давай честно, да? Ну и у кого же Средние века, дорогой?

А люди в горах — они, позевывая, выходят рано утречком из хаты в огород и эту спутниковую тарелку — тырк в землю, прямо между грядкой с ноготками и кустами ежевики. И вот вам пожалуйте, смотрите себе на здоровье: тут тебе и Канада, тут тебе и Польша, и Венгрия, даже Москву можно поймать.

А бывает еще, когда собака Шарик лапу на антенну подымет, все — можно даже Юпитер поймать. Какие-то сигналы инопланетные, какие-то звуки чудные фантастические, всякие искристые стрелы по экрану рассыпаются… Неопознанные летающие объекты тут же в небе начинают шнырять туда-сюда в панике, мол, ой, шо делается, мамочки! Смотрите-ка, у этих вот в горах высокие технологии, они, эти люди в горах, нас рассекретили, они поймали наши тайные переговоры со штаб-планетой… Ай, что будет!

А это всего лишь Шарик, Ивановой собака, мордатый, драчун и забияка с рваным ухом, щедро пописал на антенну телевизионную.

Тут однажды одну бабу Марию снимали на камеру. Ну, то есть приехал какой-то уважаемый телеканал, баба Мария села на лавочку нарядная такая, улыбчивая, румяная, умытая — готовилась… Хата побелена, дворик убран. Сидит баба Мария, вышивает образцово-показательно, песенку поет про то, как была она рудая, то есть рыжая. И все хлопцы за ней табунами таскались.

Но видно было по ней, чего-то очень нервничает, мол, побыстрей бы надо, побыстрей. Телевизионщики понять никак не могли, куда ей, старушке, так торопиться. Оказалось, причина была. Не успели они собрать свою аппаратуру и сняться со двора, как загудел, зарычал вдали мотор, заскрипели тормоза, приехал, явился муж бабы Марии, Олексий. Мария — большая, медленная, томная, Олексий — мелкий вуйко с усами и маленькими лукавыми глазками, вертлявый, дерзкий, мосластый, тощий. Он на своем уазике обычно возит туристов по горам. Знаете, есть сейчас такая услуга «джипинг», да? Ну вот, дядько Олексий там в этом «джипинге» подрабатывает на своем уазике, то есть предоставляет такой сервис чуть подешевле — «уазинг». Списанный с погранзаставы «уазик» обварил крепкими дугами, иначе он бы не прошел в те места, куда проходит. Теперь его машина не то что на одном колесе, боком лежа, стоя на задних колесах, она даже с горы на гору перепрыгивать может.

Ну, приехал Олексий, походил молча руки в боки, покивал, мол, та-а-к, значыть, ага-а-а… ага-а-а… Телебачення, ага… Зъёмки тут устроила, значыть, пока меня дома не было… Ага… Без меня, значыть!

Словом, устроил Олексий день газды. День хозяина, значит. Гонял жинку, воспитывал, почему его сниматься не подождали, чем он хуже. Чоловик он ей или хто, главный он в семье или как. Газда он в доме или где. Сама в кино знималася, значить, светило вышивальное, артыстка мелкотравчата, телезирка, а его, значыть, не подождала?!

— О! — кричал дядько Олексий. — Я еще помню, как я молодой был, а твой батько не хотел тебя за меня отдавать, что я из лемкив… А твой батько из бойкив! А оказалось, шо он из цыган румунських, а никаких не из бойкив!!! Ах ты, бисова дочка!!! На телевизор зниматыся?! Га?! Я тэбэ просыв, звары мени кулешу запашну с когутыком в печке, чтоб дымком пахла, а ты сказала, шо нема дров, сказала чи не?!

— Та, чоловиче, то колы ж було… — пыталась возражать баба Мария.

Дядько Олексий стал вспоминать все обиды, накопленные за всю жизнь: и что в газете Марийчин портрет був, а его — не був. И что ее на первомай наградили грамотой, а его нет. И что ее на радио с песнями записывали, а его — нет. И что к ней с журнала «Жинка» приезжала корреспондент, а на него и внимания не обратила.