Лариса Исарова - Задача со многими неизвестными

— Что вы, я давным-давно его излечила. Еще в десятом. Я его познакомила с прелестным существом, дочкой нашего приятеля. И он мгновенно был сражен наповал. Конечно, Костя немножечко влюбчив. Но кто бросит за это в него камень? Да и девочка глупенькая. А кому нужна умная жена. С такой — сплошные хлопоты. Вы со мной согласны?

Да, за Мамедова переживать не приходилось, мама сдувала все пылинки на его пути. А вот Кострову я часто вспоминаю с чувством вины перед этой девочкой. Может быть, я оттолкнула ее тем, что слишком иронически отнеслась к ее попыткам независимости? Или она все равно бы не оттаяла, ожесточенная матерью? Не знаю.

Но до сих пор ноет у меня душа, когда я вспоминаю эту девочку…

С Ланщиковым у меня сразу сложились нелегкие отношения. Он взбунтовался, получив первую двойку. На вопрос о «лишних людях» в произведениях Гоголя он ответил:

— Вий.

— Что?

— Не Вий? Тогда, наверное, Чичиков…

Я секунду смотрела в его разноцветные глаза, потом открыла журнал, собираясь ставить двойку.

— А почему «пара»? Вы меня толком и не спрашивали. Я могу отвечать, я хочу отвечать, я все знаю…

Я снова заглянула в его глаза, один был карий, другой — синий. Это производило удивительное впечатление.

— Хорошо, расскажите об эволюции «лишних людей» в 40-х годах XIX века…

Ланщиков заложил руки в карманы и лениво сказал:

— Значит, когда Герцена и Огарева наказало общество, они стали в людях разжигать разные идеи. Ну, то есть — желание образования…

— Садитесь, не стоит тратить время на такой ответ…

— А почему? Я хоть что-то отвечал, Буракову вы поставили тройку, а он и того не знал…

— Я хотела от вас услышать не набор общих слов, а рассказ о Чацком, Онегине, Печорине, о Бельтове…

— Откуда я это могу знать?

Ланщикова удивительно портили развязные манеры, развязность интонации и неопрятность в одежде. Ворот куртки не застегнут, рубашка и брюки такие мятые, точно он в них спит месяцами…

— Вы проходили в восьмом классе и Грибоедова, и Пушкина, и Лермонтова, и Гоголя…

Лицо Ланщикова скучнело, и вдруг он перебил меня с подлинной страстью:

— Так что — я их должен помнить с восьмого класса?!

— Увы! — посочувствовала я. — Должны. Или хотя бы знать то, о чем я рассказывала на прошлом уроке.

— А этого нет в учебнике…

— Тем не менее можно было запомнить или записать.

— Что? Буду я еще учителя на уроках записывать, мало нам домашних заданий!

— Садитесь! — Спорить с ним можно было бесконечно, и я решительно поставила ему двойку.

Он сел, но стал довольно громко ворчать:

— Конечно, новый учитель — новые порядки, а вот раньше от нас ничего такого не требовали, лишь бы что-нибудь знали, и то спасибо, у меня четверка была, у меня не может быть тройки, а уж двойка — это просто бесчеловечно…

И все это без пауз, на одной жужжащей ноте, как бормашина. От его подвываний у меня стала кружиться голова, и я попросила дневник Ланщикова.

— Нет у меня дневника, не дам его, не хочу, чтобы с начала года…

— Выйдите тогда из класса.

— Не положено.

Подвижное лицо его выразило максимум злорадства.

— Наталья Георгиевна специально предупреждала, что нас нельзя выгонять, мы бездельничаем в коридоре…

Нелепую сцену прервал звонок, но и на перемене я не смогла избавиться от этого скандалиста. Он пошел за мной в учительскую, продолжая ворчать и апеллировать к окружающим. По счастью, его услыхала Таисия Сергеевна, дежурившая по этажу.

— Это что за нытье? — грозно подступила она к Ланщикову, — а ну марш отсюда!

Ланщиков мгновенно испарился.

После уроков меня вызвали в кабинет к завучу. Возле Натальи Георгиевны я увидела Ланщикова, похожего на кающегося ангела: разноцветные глаза его смотрели кротко, волосы были приглажены, неопрятный ворот куртки застегнут, он даже пыль смахнул с ботинок.

— В отчаянье человек… — говорила Наталья Георгиевна, — он у нас был всегда «хорошистом». Вы поступили неразумно, я ведь дала вам список с их обычной успеваемостью… Попрошу его переспросить и исправить двойку.

— Да, Бураков меньше отвечал, а ему тройку… — заныл, как назойливый комар, Ланщиков.

Эта ситуация меня поразила. Чтобы лодырь бегал ябедничать к завучу! Рассчитывал на поддержку?! И получал ее? Только в молодости отчитывали меня перед учениками…

…И я вспылила:

— Простите, Наталья Георгиевна, но за последние 15 минут Ланщиков не мог выучить литературу. Следовательно, исправить его двойку невозможно.

Наталья Георгиевна широко раскрыла синие глаза, блестящие, как у дорогой куклы, медленно розовея.

— Что, я хуже других? — заныл Ланщиков.

— Не хуже, наглее, — сказала я любезно.

— Пожалуйста, я могу извиниться, но Бураков меньше отвечал…

— Меньше да разумнее…

— А я — дурак?

— Наверное, если так себя ведете…

Лицо Натальи Георгиевны приняло нормальную окраску, и она мгновенно перестроилась. Прежде всего выгнала в коридор Ланщикова и заговорила со мной необыкновенно прочувствованно:

— Вы меня не так поняли, Марина Владимировна. Я о вас забочусь, у него ужасная репутация, он страшный циник и грубиян, да и родители, между нами, достаточно склочные.

Я пожала плечами и вышла.

Второй раз я имела счастье выяснять отношения с Ланщиковым на факультативе по литературе.

— А за это будет отметка? — спросил он, развалясь на парте и потягиваясь, как кот.

— Нет.

— Ну, тогда я пошел… — И он сделал вид, что уходит.

Я сказала:

— Прошу посторонних быстрее удалиться. Конечно, Ланщиков, ваше появление было трагической ошибкой. — Я смотрела на часы. — Вы потратили три минуты. И я не знаю, чем смогу вам их возместить… Разве что покормить завтраком в буфете за свой счет. Вы ведь любитель поесть?!

Ланщиков ухмыльнулся, повозился на парте, но остался.

Когда девятиклассники писали сочинение «Суд совести», Ланщиков сдал мне такую работу:

«Определение «суд совести» — это раскаяние за совершенный поступок. Начнем рассуждать. Чтобы раскрыть смысл, опишу один случай из собственной практики.

Представьте себе урок математики в 7-м классе, самом недисциплинированном и разболтанном (это утверждали абсолютно все учителя школы).

Идет пятнадцатая минута урока. Я сижу на третьей парте у окна и мирно беседую со своим соседом. В голове блуждают приятные мысли, в общем — каждый занимается, чем хочет. Урок ведет Э. И. — великолепный преподаватель математики, но мы, ученики, ценили в ней другое качество, которое, к сожалению, наблюдается не у всех преподавателей. Э. И. обладала железными нервами, сделанными из неизвестного сплава, и, не обращая внимания на все происходящее в классе, старательно что-то объясняла. Ее девиз: «Кому надо, тот будет слушать», был давно известен, так что кому не надо, тот и не слушал.