Оливье Ролен - Порт-Судан

Была ли «исчезнувшая» его душой? «В любом случае, в тот день, когда он встретился с ней взглядом, он увидел свою смерть в ее глазах». В любви таится предательство («Можно ли понять, когда воюют с тем, что любят, спросил он?», и это напоминает знаменитые строки из «Баллады Рэдингской тюрьмы» О. Уайлда «Ведь каждый, кто на свете жил, Любимых убивал…»), жизнь несет в себе зародыш смерти — черное и белое чередуются, как клетки на юбке «исчезнувшей». В ней, непостижимой возлюбленной, слиты движение жизни («мимолетность пребывания») и неподвижность смерти («восковая статуя»). Противоположности оборачиваются единством. «Исчезнувшая» всегда готова сняться с места, но в «окончательном путешествии» героя сопровождает ее «полная противоположность» — санитарка Уриа, чье имя значит «Свобода» — последняя свобода небытия.

«Смерть! Старый капитан!» (название стихотворения Ш. Бодлера «Путешествие» из цикла «Смерть» переведено М. Цветаевой как «Плаванье») ведет «погребальную ладью» жизни. Каждый персонаж романа приобретает символическую наполненность: принесший письмо «служащий в лохмотьях» — вестник смерти, служанка — уборщица материальных следов существования, о «друге птиц» мы уже говорили. Расцвет любви приходится на весну, встрече предшествует пробуждающий землю ливень, знаком гармонии над миром поднимается радуга — «они долго стояли, страстно, жарко обнявшись, как пара, которую ничто не сможет разлучить до самой смерти». Но всякая надежда иллюзорна, любовь предает уже тем, что не может остановить смерть. Разлад приходит с той же неизбежностью, с какой одно время года сменяется другим. Опавшие листья похожи на «окровавленные ладони», парк напоминает «большое кладбище» — осень все окрашивает в «ослепительный цвет смерти», и человек бесследно растворяется «в большой, гораздо более значимой драме уменьшения светового дня». Если природе суждено возродиться, то и герою, и повествователю «отказано в возможности продолжить свою жизнь в чьей-то другой». В их ряд вписывается еще один, как будто бы случайный персонаж — бездетный торговец скобяным товаром.

История героя становится историей поколения: «рвется нить, связующая воедино две жизни», потому что «порвалась нить истории, что связывала настоящее с античными временами». Повествователь перечисляет события, определившие судьбу Франции, — Коммуну, 1848 год, 1940-й; называет людей, которые не были героями, но не боялись в одиночку отстаивать собственное достоинство, — сторонников Дрейфуса, Ш. Пеги, всех, принадлежащих к поколению «отцов». Юность рассказчика пришлась на время последнего всплеска романтических иллюзий. Он и его друг жили «великими и призрачными надеждами», их влекла «идея изменения мира». «Париж — тот, в котором мы выросли, — был еще близок к Парижу начала века…», сейчас «каждая деталь заменена чем-то новым и поддельным», «вместо величия кассовые аппараты коммерсантов». Наступила «эра вульгарности» — «Я больше не узнавал этой страны».

В этом контексте противопоставления славного прошлого «пошлости буржуазной жизни» образ «исчезнувшей возлюбленной» получает иную интерпретацию. Ее «черно-белое» одеяние еще несет отблеск Парижа «в черно-белых фотографиях», близкого XIX веку, но она уже может оказаться «коварной, ветреной пустышкой». «Сложная» или «буржуазная», ничто промежуточное не берется в расчет — радикализм мышления сохраняет остатки романтического идеализма, несовместимого с меркантильностью наступившего нового времени. Бездетность всех персонажей романа получает объяснение: «Не имея потомства, мы превратились в собственных отцов». Еще одно обоснование находится и для «извращения любви»: герой, принадлежащий Парижу, истории и литературе, привлекает «юную женщину» как «пришелец из другого мира», «трогательный Дон Кихот», утративший «ощущение принадлежности к эпохе».

Литература представлена в романе не только цитатами и именами — Ш. Бодлер, Ф. Петрарка (статуя его возлюбленной Лауры Авиньонской), А. Бретон, Г. Аполлинер, Ш. Пеги, А. Рембо, конрадовский «Лорд Джим», — у всего романа есть литературный прообраз. В романе Дж. Конрада повествователь капитан Марло встречается с разными людьми и пересказывает их суждения о заглавном герое. «Он один из нас» — твердит Марло, а персонаж, Штейн, уточняет: «Он романтик… и это очень хорошо… и очень плохо». «Один из наших, романтический характер» — вторит им рассказчик у Оливье Ролена. Герой Конрада — шкипер, плывущий с Запада на Восток, пространства, противопоставленные как цивилизация и варварство, материальность и духовность. У Ролена мотив порта и кораблей отдан рассказчику. «Именно в Порт-Судане я и узнал о смерти А.» — так начинается роман. Смерть друга вырывает рассказчика из «монотонной повседневности, понуждая «вернуться во Францию», а затем обратно в Африку. Материальное перемещение одноразово и продиктовано вполне практическими намерениями; герой мысленно путешествует в каждой главе, устанавливая связь между Севером и Югом, метрополией и колонией (во французской литературе они противопоставлялись Ги де Мопассаном и А. Камю). Связующим звеном становится и санитарка — француженка арабского происхождения.

Повтор сюжетной ситуации выявляет различие условий существования человека. Роман Конрада назван по имени героя, роман Ролена — по месту пребывания рассказчика. Имена рассказчика и персонажей не известны (за исключением символической «Свободы»), а имя героя сокращено до инициала. Герои Конрада — одиночки, смеющие противостоять, он сравнивает их с Дон Кихотом, негодовавшим на то, что ружья стерли границу между рыцарем и трусом. У Ролена граница проходит через душу героев. Наследники последней вспышки романтического бунтарства 60-х годов погрузились в мир, живущий по закону «клише во всем», «инерция мира» поглотила человека. Личность замещена вещью: ряды белых теннисок, черных ботинок, черных джинсов и курток, белых блузок и футболок представляют «исчезнувшую возлюбленную»; ее уход знаменуется исчезновением вещей, а переживания покинутого А. — грудами окурков, рядами бутылок и несменяемым постельным бельем.

Отношения человека и вещи в литературе XX века — тема особого разговора. Экзистенциализм противопоставил существование человека, способного к выбору собственной судьбы, «несуществованию» пассивной вещи. В «Золотых плодах» Н. Саррот безымянная молва все превращает в вещь. А. Роб-Грийе (он, а до него — Ф. Кафка заменяли имя героя инициалом, символизируя этим утрату личностной значимости) провозгласил новое литературное направление «шозизм», или, как у нас переводят, «вещизм», поскольку вещь не меняется и может служить опорой в непостигаемой действительности. А еще раньше, в романе «Огонь» А. Барбюса, вещь становилась знаком отличия человека, ввергнутого историей в солдатскую массу. Оливье Ролен совмещает все эти функции вещи. Его роман не только рассказывает о ходе истории, но цепью цитат, аллюзий и реминисценций обозначает ее пласты.