Катрин Лове - Месье и мадам Рива

— Вот я и говорю! — вскричала я. — Вы бесконечно делаете Алексису всяческие исследования и массажи, но не предпринимаете ничего кардинального! Можно же, наверное, как-то простимулировать мозг человека с помощью каких-нибудь специальных компьютерных программ, которые способны активизировать нейроны, войти в контакт с сознанием.

Рот моей собеседницы сперва округлился, затем скривился так, что губы на какое-то время полностью исчезли. Рот снова сделался человеческим, когда старшая медсестра заявила мне, что врачи доверяют науке, а не научно-фантастическим фильмам, и лечат лекарствами, а не волшебством.

— Я и не говорю о волшебстве! Господи, просто невозможно быть до такой степени ограниченными! Я не вас лично имею в виду, мадам Шпильцигценойгер, вовсе нет… Я про медицину в целом… ну…

Мы посмотрели друг на друга убийственным взглядом.

— Вы могли бы навести справки, прежде чем рассуждать на тему, в которой ничего не смыслите.

— Пожалуй. — Я произнесла «пожалуй», опустив глаза, и тут же подняла их. — Но ведь я как раз и навожу справки, задавая вопросы вам, мадам Шпиц…

— Последние исследования, о которых я не должна с вами говорить, показали, что господин Берг пребывает в вегетативном состоянии, а не в состоянии минимального сознания. А это значит, — тут старшая медсестра сделала паузу, чтобы я оценила, насколько ничего не понимаю, в отличие от нее, которая хоть немного что-то соображает, — это значит, что редкие движения пациента носят исключительно рефлекторный характер. Из этого следует, что господин Берг ни на каком уровне и никогда не осознает окружающую реальность. Я ясно выражаюсь?

Я помню, что сидела напротив сестры, раскрыв рот. Она же выглядела вполне удовлетворенной.

— Тем не менее бывает, что пациенты в вегетативном состоянии проявляют большую осознанность. Реакция еле заметна, но это лучше, чем ничего.

— Да. — Я произнесла «да» почти радостно, ожидая, что собеседница разделит мои чувства, однако ее лицо оставалось холодным.

— Чем больше времени проходит, тем меньше у господина Берга шансов поправиться. Я от вас ничего не скрываю. По крайней мере, обычно бывает так. Но уверенности нет никогда. Каждый случай уникален. Все возможно. А теперь я прошу вас покинуть мой кабинет.

— Я должна кое-что вам рассказать, мадам Шпигельцойгнойссер. — Я снова весьма умело опустила глаза и долго их не поднимала.

— Я вас слушаю.

— Тут такое дело…

— Да-а?

— Несколько месяцев назад я стала читать Алексису вслух.

— Очень хорошо.

— Я не особенно раздумывала над выбором книги, взяла ту, что лежала у меня в рюкзаке. Я ее как раз сама читала.

— И?

— Произведение очень сильное, там есть юмор, ирония, но в сущности книга довольно безысходная… ну то есть в ней не прославляется человеческая природа, смысл бытия не раскрывается.

— Вы хотите сказать, что это детектив со зверскими убийствами?

— Вовсе нет. То есть там в какой-то момент один отвратительный извращенец без стыда и совести совершает убийство, но книга не об этом. Это так, вставной эпизод…

— Ну и?

— И вот. Мне показалось, что Алексис реагировал на чтение.

— Как?

— Сложно объяснить, потому что его тело оставалось неподвижным. Но его дух отреагировал. Мне даже показалось, что дух воспротивился. И я на себя разозлилась, подумала, что надо было подобрать более подходящее чтение, менее жесткое, обнадеживающее, понимаете?

— Так это был детектив или нет?

— Нет.

— Вот и хорошо. В наше время детективы слишком страшные. И вообще много пошлятины пишут.

— Я с вами полностью согласна и уверяю вас, книга не страшная и не пошлая. Но она полна отчаяния. И в этом нет вины автора. Он изо всех сил старается, выводит на сцену персонажей, которые во что-то верят, у которых есть интересные идеи, добрые помыслы, планы на светлое будущее. Но правда в том, что никто из героев книги ни во что не верит, все суетятся, но в конце концов ничего из этого не выходит. По-моему, на это Алексис и отреагировал.

— Но у вас нет доказательств?

— Нет.

— Продолжайте читать — и посмотрим.

— Отлично! Я рада, что смогла с вами поговорить! Действительно рада, спасибо!

— За что?

— Спасибо!

— Я не понимаю, почему вы меня благодарите.

— Все ведь ясно! Я рассказала вам о том, что читаю Алексису не слишком оптимистичную книгу, а вы как профессионал, знающий толк в вегетативных состояниях, подбодрили меня, велели продолжать чтение. Я и сама хотела продолжать!

— Что вы такое говорите?

— Я говорю, что если человек серьезно болен, не стоит приукрашивать ситуацию, полагая, что надежда помогает жить.

— Простите?

— Вы каждый день общаетесь с больными. Разве они начинают чувствовать себя лучше, если вы уверяете их в том, что есть прогресс, когда его нет? Конечно, нет!

— Что?

— Да ладно, мадам, вы меня прекрасно поняли! Я хочу сказать, что родственники, друзья, врачи, все те, то находится у постели больных, должны выкладывать пациентам всю правду, а не играть в исцеление надеждой. Мы должны иметь смелость, чтобы говорить о реальности, о настоящей жизни, не подслащивая пилюлю. И вы увидите…

— Разве…

— Вы увидите реакцию! А фальшивый оптимизм никогда еще ни у кого не вызывал отклика!

— Вы слышите, какой вздор несете?

— Это не вздор.

— Нет? Вы сказали, что подбадривать людей бессмысленно. Разве это не абсурд?

— Я такого не говорила!

— Нет?

— Нет! Я всего лишь прошу вас, если у вас хватит духу, сказать Алексису, что чем больше времени проходит, тем меньше у него шансов прийти в себя.

— Я приказываю вам покинуть мой кабинет! — Старшая медсестра вскочила, побежала к двери и распахнула ее настежь.

Я не шелохнулась.

Минута растянулась между нами, повисла в воздухе и лопнула.

Я снова заговорила, с трудом сдерживая дрожащие губы.

— Даже не представляю себе, сколько стоит провести в вашей больнице день, — произнесла я. — И я не понимаю, зачем тратить такие деньги, если вы не используете все средства, все технологии, чтобы помочь Алексису выйти из его состояния. И с психологической точки зрения, вы тоже частично лишаете его помощи. Оптимизм — это хорошо, но человеку надо предъявлять реальность, а не надежду.

— Вы говорите чудовищные вещи.

— А разве не чудовищно не делать того, что можно было бы сделать?

— Достаточно!

Старшая медсестра изо всех сил хлопнула дверью, закрыв ее.

Я сидела, сложив руки и чувствуя себя на высоте — бог с ним, с результатом, главное — я отработала свой долг на полную катушку.

— Видите ли, мадам Шпитцельройссер, я думаю, нам следовало бы поговорить спокойно и…

— Спокойно? Вы даже фамилию мою запомнить не можете!