Эрин Стюарт - Шрамы как крылья

– И что ты видишь, когда смотришь на меня? – интересуюсь я.

– Ты неприступная. Закрытая, словно занавес в конце спектакля. Но еще я вижу, что ты все изменила в нашем кружке.

– Я? Как я могла что-то изменить? – Я смеюсь.

– Цитируя спектакль: «Люди меняют нас». Мы словно бильярдные шары, катающиеся по столу. Некоторые катятся наугад, у других есть свой путь в хаосе, и когда они задевают нас, то меняют нашу траекторию. А ты, Ава Ли, шар номер восемь, который по правилам надо забить последним. Ты врезалась в меня и в школу, ты вдохнов…

Я хватаю его за руку, которой он жестикулирует во время разговора, и Асад умолкает.

– Молчи. Даже не заикайся об этом, – прошу я.

Нахмурившись, Асад опускает руку.

– Что плохого в том, чтобы вдохновлять кого-либо?

– Настоящий источник вдохновения – Эльфаба, которая борется с несправедливостью и злом, а не я.

– Ну, мы, конечно, старшеклассники, и наши демоны мельче, но это не делает борьбу – или храбрость – менее реальной.

Мужчина в жилете просит нас выйти. Асад встает и потягивается, затем берет меня под руку и ведет по длинному проходу. В конце красной дорожки он оборачивается и смотрит на зал. Ряды пустых кресел, яркий свет, женщина убирает пылесосом рассыпанные по полу конфеты… Все уже не столь волшебно.

– Я хочу сказать, что, познакомившись с тобой, я стал храбрее. Я ввязался в драку, черт возьми! Я уронил занавес на Кензи и угрожал директору. Обычно я такое не делаю. То есть не делал раньше. До встречи с тобой. Так что я рад, что сегодня я здесь, с тобой, а твой шар ударил мой шар.

Я стараюсь не рассмеяться над его почти сексуальной метафорой. Щеки Асада покраснели, хочется то ли ущипнуть его, то ли поцеловать.

– Ну, ты понимаешь, о чем я, – обобщает он. – А теперь твой черед говорить, пока я не выставил себя еще бо́льшим дураком.

Я честно пытаюсь придумать новую тему для разговора, пока мы идем к машине, возвращаясь из мира сияющих люстр в настоящую жизнь.

– В понедельник у меня операция, – вспоминаю я.

– Пайпер мне сказала. В какой больнице? Я приду навестить тебя.

– Нет, не надо! – быстро говорю я.

Меньше всего мне нужно, чтобы он видел меня в бинтах, точно мумию.

Асад распахивает передо мной дверцу машины и вновь подает руку, помогая сесть.

– Знаешь, раньше я была другой, – признаюсь я прежде, чем он закрывает дверцу. – Нормальной девушкой с парой ушей и пальцами ног не на руках. Эта девушка понравилась бы тебе.

Асад улыбается, стоя у открытой дверцы, и свет фонарей отражается в его глазах.

– Она мне и так нравится.

Через два дня, в утро операции, я просыпаюсь рано. От волнения не спится. Гленн уже в саду, возится с тюльпанами, его ковбойские сапоги тонут в грязи. Запах земли пробуждает воспоминания о том, как мы с мамой сажали луковицы цветов перед домом, а наши пальцы и колени были заляпаны землей.

– Твоя мама обожала весну. – Гленн стряхивает землю с оранжевого тюльпана. – В детстве она считала волшебством, что цветы выглядывают сразу же после того, как сойдет снег. Она забывала, что они всю зиму трудились как проклятые под снегом, пробивая себе дорогу к свету.

Подставив ладонь ко лбу, Гленн смотрит на восток, на горы с тающими снеговыми шапками, окаймленными зеленью. Горы словно борются сами с собой, не зная, какой сезон выбрать.

– Впрочем, пока на этих пиках лежит снег, у зимы еще есть несколько козырей в рукаве.

Он срезает яркий тюльпан и вручает мне.

– Глянь, как там Кора, – просит он. – Проследи, чтобы она не упаковала весь дом в свою сумку.

Кору я обнаружила в спальне, она пыталась впихнуть тапочки в уже переполненный чемодан.

Я сажусь на кровать рядом с ней и замечаю у открытого шкафа груду обувных коробок, обернутых коричневой бумагой. На каждой коробке округлым почерком Коры выведен адрес. Я точно знаю, что́ в них, хотя Кора пыталась утаить это от меня. Наверняка не один час провела, аккуратно упаковывая каждую куклу. Я представляю, как она несет их на почту и рассылает маленькие частицы Сары. Наверное, сделает это втайне от меня, пока я буду в школе, чтобы я не чувствовала себя виноватой.

– Тебе не обязательно оставаться со мной на все время, – говорю я, когда она раздраженно вздыхает и принимается разбирать переполненный чемодан, чтобы сложить его содержимое по-другому.

– А где же еще мне быть? – Кора замирает с косметичкой в руке. – Всего-то неделя. Я буду рядом с тобой каждую минуту.

Я даже не сомневаюсь. После пожара Кора почти не отходила от моей кровати. Она спала на кушетках и стульях, ела в столовой и бомбардировала медсестер вопросами каждый раз, когда они заходили в мою палату. Кора оставалась рядом со мной невзирая ни на что. Словно от этого зависели жизни нас обеих.

И вот мы возвращаемся. К надежде. К скрещенным на удачу пальцам – что трансплантаты приживутся и доктору Шарпу не придется снимать их и пришивать заново. К страху перед инфекцией, о которой мы говорим только шепотом, словно волшебники в Хогвартсе о Том-Кого-Нельзя-Называть.

Кора сует тапочки в чемодан и взмахивает руками.

– Ох, у меня есть кое-что для тебя! – Она достает из ящика прикроватной тумбочки квадратный сверток и с улыбкой вручает его мне.

Внутри – диск с мюзиклом «Волшебник страны Оз».

– Еще я скачала все песни, чтобы ты слушала их после операции. Надеюсь, это поможет тебе подготовиться к спектаклю.

Я притворяюсь, что читаю текст на задней стороне коробки с диском, а сама размышляю, сколько всего Кора сделала для меня. Пустила в свой дом. Продала кукол. Работает, чтобы оплатить мои счета. А что дала ей я?

Вскочив с кровати, я бегу в спальню и возвращаюсь с куском старых обоев с бабочками.

– Это, конечно, мелочь. – Я вручаю ей маленький кусочек детства Сары. – И нужно будет найти рамку, чтобы повесить на стену. Конечно, он фактически и так твой, а я просто возвращаю его…

– Спасибо тебе, Ава. – Кора прерывает мой сбивчивый монолог и смахивает слезы с глаз, пытаясь при этом улыбаться. – Кажется, я уже все слезы выплакала, да? Но я просто никак не могу привыкнуть, что ее больше нет. – Она кладет обои с бабочкой на кровать. – Порой Сара ночью прибегала в нашу спальню и втискивалась между мной и Гленном, и, когда мы просыпались, ее пятки были у нас под носом. Я все твердила Гленну, что нам необходима кровать побольше. – Кора проводит пальцами по матрасу. – А теперь у меня слишком много места. И я никогда к этому не привыкну.

Я наваливаюсь на чемодан, чтобы Кора застегнула его.

– Доктор Лейн говорит, нам нужно обрести новую норму. Нормальную жизнь.

– Новая норма, – четко произносит Кора, словно пробуя слова на вкус. – Мне нравится!

Когда мы втроем входим в ожоговое отделение, медсестра Линда кидается ко мне с объятиями, едва не задушив. Если кто-то меняет тебе подгузники и задубевшие от крови повязки, ты в конце концов привязываешься к нему. Очистка ожогов сродни признанию в любви.