Эрин Стюарт - Шрамы как крылья

С тротуара машет миссис Хекмен, выгуливающая трех корги. На углу дом полковника Ашби, и вдоль ограды сада, распланированного по-военному строго, распускаются тюльпаны.

Моя жизнь словно все еще здесь. Продолжается без меня.

Даже если часть меня хочет уехать, та часть, которая была мной в течение шестнадцати лет, больше всего хочет свернуть за этот угол.

– Раз уж мы уже проделали такой путь…

Автомобиль сворачивает на улицу, где я когда-то жила.

Доктор Лейн паркуется у клена перед моим домом.

За деревом зияет пустота.

Демонтажные бригады убрали обломки, остался лишь фундамент да несколько торчащих под разными углами ржавых арматур.

– Зачем мы здесь? – спрашиваю я, отворачиваясь от пустоты, официально известной как моя жизнь.

Откинувшись в кресле, доктор Лейн барабанит пальцами по рулю. Спустя некоторое время она указывает на мою шею.

– Где та подвеска, которую ты в последнее время носила? Ту, которую подарила Пайпер?

Я невольно хватаюсь за пустоту на месте подвески.

– Видишь ли, большинство людей считают, что феникс символизирует выживание, – продолжает доктор Лейн.

Я вспоминаю крылья на спине Пайпер, как они бешено хлопали, когда она вчера уезжала от меня.

– Знаю. Феникс восстает из пепла невредимым и тому подобная мотивационная чушь.

Доктор Лейн смотрит мимо меня, на пустырь за окном.

– Вот только огонь все же причиняет ему боль. Пламя полностью поглощает его. Магия феникса не в том, что он не получает повреждений, а в том, что он возрождается.

Я вновь поворачиваюсь к окну, не веря, что визит на пепелище поспособствует хоть какому-то волшебному превращению.

Доктор Лейн пробует другой подход.

– Посмотри на это с другой стороны: что было самым болезненным в больнице?

– Бункер, – ни на миг не задумываясь, отвечаю я.

Просто произнося это слово, я чувствую боль, вспоминаю медсестер, которые соскребали с меня струпья, пинцетом снимали лоскуты отмершей кожи.

– Верно. Но медсестры должны удалить обожженную кожу, чтобы прижились трансплантаты. Ты никогда не излечишься, если будешь цепляться за старую кожу. – Потянувшись, она дергает блестящую ручку и распахивает дверь. – Пора отпускать прошлое.

Я неохотно иду за ней через лужайку перед домом, туда, где должна быть входная дверь. Мамины тюльпаны горят красным и оранжевым вдоль дорожки. Мы идем по мягкой смеси пепла, грязи и случайных обугленных кусочков, которые, возможно, были когда-то моими любимыми вещами.

Доктор Лейн просит меня описать, как здесь все было раньше, и я пытаюсь представить, что вхожу в парадную дверь. Прямо напротив входа стоял мамин шкафчик с колокольчиками. Справа – массивный кожаный диван. Я иду вокруг фундамента, который теперь кажется намного меньше. Глядя на него и не скажешь, сколько жизни – и любви – здесь когда-то было.

– Тут была гостиная, – говорю я и иду к месту, где раньше располагалась кухня.

– Стол стоял примерно здесь. – Я делаю несколько шагов и встаю так, чтобы видеть горы, на которые смотрела во время завтрака.

Порыв ветра закидывает концы банданы мне на шею. В шелесте листвы чудится голос папы, читающего газетные заголовки, и смех мамы, разговаривающей по телефону. Закрыв глаза, я слышу, как она поет, а папа гремит сковородками – воскресное утро, он собирается жарить бекон. Мама отчитывает меня за то, что я пропустила комендантский час, а папа плачет за столом после смерти дедушки…

Я открываю глаза, и голоса пропадают.

Ветер закручивает пыль в смерчик, сделанный из моего прошлого. Он пляшет на месте, где раньше была кухня. Пыль свободно кружится в воздухе, больше ничто ее тут не ограничивает.

– Для чего мы здесь? – спрашиваю я. – Это что, часть терапии? Стадии горя и все такое?

Доктор Лейн молча смотрит на меня.

– И на какой я сейчас? Гнев, правильно?

Наклонившись, я зачерпываю пепел и грязь; моя жизнь сочится между пальцами. Я швыряю их в воздух, стараясь попасть в пыльный вихрь. Навредить ему. Чтобы он не выглядел таким печальным, одиноким и безнадежным.

Я швыряю еще одну пригоршню.

И еще одну.

Грязь и пепел летят мне в лицо, оставляя песок на губах.

– И что теперь? – я говорю громко, чтобы перекричать ветер. – Я исцелена? Я должна просто жить дальше и забыть, что когда-то у меня была другая жизнь?

Я набираю новую горсть пепла, но силы оставляют меня. Разжав кулак, я оседаю на землю. Доктор Лейн садится на корточки рядом со мной и обнимает за плечи.

– «Жить дальше» – не значит, что нужно забыть прошлое. Нужно лишь отпустить боль.

Пыльный вихрь утихает, а я пытаюсь облечь в слова тот смерч, что бушует в моей груди.

– Но боль – единственное, что у меня осталось. Если она уйдет, уйдут и родители. И я останусь одна.

Доктор Лейн крепче обнимает меня.

– Ты не одна.

– Нет, одна. Все меня бросают. Знаете, что я первым делом подумала, когда вы рассказали о Пайпер? Что никто из тех, кого я люблю, не задерживается рядом со мной надолго. – Высвободив руку, я обвожу широким жестом территорию бывшего дома. – Все ушло. Я одна.

– Когда? Когда ты была одна? – неожиданно строго спрашивает доктор Лейн.

– С той самой первой ночи пожара. Это и означает «единственный выживший».

Доктор Лейн кривит губы.

– Значит, в больнице? В окружении медсестер и врачей, которые старались спасти тебя? Когда Кора и Гленн круглые сутки сидели у твоей кровати? Когда Пайпер…

– А что Пайпер? – перебиваю я. – Она тоже скоро уйдет из моей жизни.

– Пайпер не пытается бросить тебя. Ей плохо. И ты нужна ей. А также Коре, Гленну и остальным, кто любит тебя. Ты нужна им всем, точно так же, как тебе нужна Пайпер, чтобы продолжать бороться.

– Я уже сказала, что не собираюсь предпринимать какие-то радикальные меры.

– Ава, я говорю не о смерти и жизни. Я о том, будешь ли ты из-за шрамов отталкивать людей или впустишь их в свою жизнь? – Она касается своего лица. – Ты не хотела оказаться в огне. Я тоже стала жертвой случая. Я могла все время злиться, могла отталкивать всех. Но у меня был выбор. И у тебя он есть. – Лейн прижимает руку к груди. – Тебе решать, как шрамы изменят тебя здесь. Тебе решать, сколько любви ты впустишь в себя. Той ночью в пожаре ты выбрала жизнь, и тебе нужно продолжать выбирать ее.

Поднявшись с земли, я бреду к месту, где на втором этаже находилась моя спальня. Остановившись на пятачке травы, я поворачиваюсь к доктору Лейн.

– Ничего я не выбирала. Отец вытолкнул меня из окна, и я упала прямо сюда, в жизнь, которую не выбирала.

Доктор Лейн задумчиво хмурится.

– Ты считаешь, что тебя вытолкнул отец?

Я киваю.

– Прежде чем обрушилась крыша, я видела, как он бежал ко мне. Он толкнул меня, и я упала. Прямо сюда.