Эрин Стюарт - Шрамы как крылья

Кора обнимает меня, а Гленн целует в макушку. Они уходят, и Гленн как всегда останавливается у двери, чтобы потушить свет.

Лежа в темноте, я вновь думаю о Пайпер. Как помочь ей? Чем искупить те ужасные слова? Как я переживу школу – не говоря уж о сцене – без нее?

Надев наушники, я включаю «Огненную смесь» от Пайпер, ее гимн:

Час спустя я все еще не могу заснуть. Прослушав голосовое сообщение мамы о дезодорантах, я опять возвращаюсь мыслями к Пайпер, и темнота вновь заползает в меня. Даже попытки написать что-нибудь в терапевтическую тетрадь не помогают отогнать ее. Вместо того чтобы бороться в одиночку, я хватаю диск с мюзиклом «Волшебник страны Оз» и стучусь в дверь спальни напротив.

Голос Коры разрешает войти. Гленн полусидит, опершись спиной на подушки, а Кора прильнула к нему. Они смотрят по телевизору какой-то документальный фильм.

– Что-то случилось, солнышко? – спрашивает Кора.

Гленн приглушает звук телевизора. Они смотрят на меня и ждут, когда я скажу что-нибудь, но слова застряли у меня в горле.

Хочется сказать им, что я боюсь. Рассказать о темноте и желании продолжать бороться.

Поблагодарить их за то, что они были рядом, когда я вышла из комы.

Сказать, что я ребенок без родителей.

Что они мне тоже нужны.

– Как насчет мюзикла?

Кора тут же отодвигается в сторону, подталкивая Гленна, чтобы дал мне место.

– Конечно! – восклицает Кора и, откинув в сторону одеяло, взбивает подушку и приглашающе хлопает ладонью рядом с собой. – Запрыгивай!

Гленн запускает диск, а я забираюсь в кровать, ощущая тепло тела Коры. Под одеялом ее рука находит мою, и темнота немного рассеивается.

Герои еще не добрались до страны Оз, как я засыпаю.

До чего же хорошо быть здесь, рядом с ними.

10 мая

Я мало что запомнила.

Лицо отца

сквозь пламя.

Обрушившийся на меня жар.

Отец

исчез.

Окно

открыто.

Я подумала:

Выпрыгну – выживу.

Останусь – умру.

Я выпрыгнула.

На следующее утро мы с Корой заезжаем в больницу, прежде чем ехать в школу, но мать Пайпер говорит, что та не готова к визитам.

– Никого? Или только меня? – спрашиваю я перед уходом.

Кора высаживает меня у школы, и меня охватывает ощущение дежавю – слишком уж это напоминает мой первый день здесь. Тогда я тоже входила в школу одна.

Помахав на прощание Коре, я готовлюсь увидеть пустоту на том месте, где меня обычно ждет Пайпер, одетая в полосатое компрессионное белье и готовая к худшему, что может ожидать нас в коридорах школы. Сегодня меня не ждет подруга в инвалидном кресле. Но нет и ожидаемой пустоты.

Вместо Пайпер там стоит Асад, покачиваясь с пятки на носок.

– Ава.

– Асад.

Поприветствовав друг друга, мы умолкаем. Я вспоминаю наш последний разговор, в котором я выставила себя полной дурой.

– Возвращение парика, – говорит он после самой долгой паузы в истории человечества.

Я невольно поправляю розовые пряди.

– Хотелось сделать приятное Пайпер.

– Как она?

– Хорошо. Наверное.

Асад мрачнеет.

– Кензи сказала, вы поссорились. Это из-за меня… из-за того, что произошло между нами?

Между нами.

Я смотрю на него, что непросто, потому что эти глубокие черные глаз лишают меня самообладания.

– А, ты имеешь в виду тот разговор, когда я решила, будто нравлюсь тебе, а потом вдруг выяснилось, что – о нет! – ты влюблен в мою лучшую подругу?

Покраснев, Асад выдавливает из себя улыбку.

– Точно. – Он прикусывает нижнюю губу. – Это я виноват, да?

– Нет.

Не говорю этого вслух, но если кто и виноват в том, что наш подруга находится на третьем этаже больницы под наблюдением из-за неудачного самоубийства, так это я.

Опустив взгляд, Асад кивает, потом бросает на меня быстрый взгляд из-под густых ресниц.

– Между нами все будет по-прежнему?

Между нами.

Еще один удар.

– Будет.

Он выдыхает так, словно целый месяц копил в легких воздух, и открывает дверь пошире, чтобы войти в школу вместе со мной.

По «Перекрестку» катится очередная эпидемия пристальных взглядов. Я уже успела позабыть, каково чувствовать себя мишенью для взглядов в узких коридорах. Вот только сейчас я ни при чем. Всех интересует Пайпер.

Некоторые особенно храбрые осмеливаются спросить меня, как она себя чувствует. Интересно, а ее они об этом когда-нибудь спрашивали? Они хотят знать, когда она вернется. И что именно произошло.

Я отвечаю всем одинаково:

– С ней все в порядке.

Приглушенные шепотки, паутина слухов – я почти вижу, как она протягивается ото рта к уху, летит по коридору, сворачивает туда-сюда, пока вся школа не начинает говорить о Девушке-Принявшей-Таблетки.

Ходить по школе, пусть даже с Асадом, становится все невыносимей. Если кто-то и не шепчется о Пайпер, то рассказывает, как беспокоится о ней. Будто всю ночь ходил из угла в угол, не спал, волнуясь об однокласснице, на которую неделю назад и внимания не обращал.

Парень, которого я никогда раньше не видела, останавливает меня и говорит, что Пайпер всегда была очень милой.

– Не была. Они и сейчас очень милая, – поправляю я его.

Склонив голову набок, парень слабо улыбается и кивает, словно мы только что душевно пообщались. И уходит, глядя сквозь меня.

Девушка из моего математического класса даже цитирует какую-то статью по психологии.

– Отец говорит, что жертвы пожаров чаще страдают от депрессий.

– Выжившие.

– Прости?

– Ты сказала «жертвы». Мы выжили при пожаре. Мы не умерли.

Однако самое кошмарное – это шкафчик Пайпер, превратившийся в подобие святилища. Его дверцу с цифрой 681 густо покрывают плакаты, картинки и сентиментальные фразы дурацких интернет-мемов.

БОРИСЬ!

ВСЕ НАЛАДИТСЯ!

МЫ С ТОБОЙ!

Коробка с подобными слезливыми записками стоит в моей комнате. Конечно, их авторы желали мне добра, только меня это все равно задевает. Почему они не могли пожелать Пайпер чего-нибудь хорошего месяц назад? Когда она была просто девчонкой в инвалидном кресле.

– Все так и фонтанируют поддержкой, – говорит мистер Линч, остановившись рядом со мной у шкафчика Пайпер, обвешанного этим словесным поносом.

Я киваю.

– Ага. У Пайпер внезапно появилась сотня лучших друзей, о которых она и знать не знала.

Мистер Линч встает между мной и шкафчиком и пристально смотрит мне в глаза, точно так же, как в мой первый день здесь.