Джон Голсуорси - САГА О ФОРСАЙТАХ

— Не будете ли вы так добры передать миссис Эрон эту записку.

— Мадам Эрон уехала сегодня, мсье, совершенно неожиданно, так часов около трех дня. У нее кто-то заболел в семье.

Сомс поджал губы.

— О! — сказал он. — Вы не знаете адреса?

— Нет, мсье! Кажется. Англия.

Сомс снова сунул записку в карман и вышел. Он окликнул проезжавший мимо экипаж:

— Везите меня куда-нибудь!

Кучер, который, по-видимому, не понял его, улыбнулся и взмахнул кнутом. И маленькая с желтыми колесами виктория покатила Сомса по всему звездообразному Парижу, останавливаясь иногда, когда кучер спрашивал: «C'est paf ici, monsieur?» — «Нет, поезжайте дальше», — пока тот, наконец отчаявшись, перестал спрашивать, и коляска с желтыми колесами Помчалась, не останавливаясь, мимо высоких плоских домов с закрытыми ставнями и проспектов, обсаженных платанами, — не коляска, а маленький Летучий голландец!

«Точно моя жизнь, — думал Сомс, — вперед и вперед без всякой цели!»

Сомс вернулся в Англию на следующий день, а на третий день утром к нему явился мистер Полтид с цветком в петличке и в коричневом котелке. Сомс указал ему на кресло.

— Вести с войны, кажется, не так уж плохи? — сказал мистер Полтид. Надеюсь, вы в добром здоровье, сэр?

— Благодарю вас… Вполне.

Мистер Полтид наклонился вперед, улыбнулся, повернул руку ладонью кверху, посмотрел на нее и сказал мягко:

— Кажется, мы наконец уладили ваше дело, сэр.

— Что? — воскликнул Сомс.

— "Девятнадцать" совершенно неожиданно сообщила нечто, что мы, как мне кажется, вполне основательно можем назвать бесспорной уликой.

И мистер Полтид сделал паузу.

— Да? Так что же именно?

— Десятого сего месяца, после того как она днем была очевидицей свидания между 17 и неким лицом, 19 — она готова подтвердить это клятвенно — видела этого человека выходящим из спальни 17 около десяти часов вечера. При известном умении представить факты этого будет вполне достаточно, тем более что 17 покинула Париж несомненно с вышеупомянутым лицом. Они, в сущности, оба исчезли, и мы еще не напали на их след, но мы их разыщем, разыщем. «Девятнадцать» очень усердно работала и при очень трудных обстоятельствах, и я рад, что она наконец добилась успеха.

Мистер Полтид вынул папиросу, постучал ею по столу, посмотрел на Сомса и положил ее обратно. Выражение лица его клиента было далеко не ободряющее.

— Кто же это новое лицо? — спросил Сомс отрывисто.

— Этого мы не знаем. Она может клятвенно подтвердить самые факты, и она дает точное описание его наружности.

Мистер Полтид достал письмо и начал читать:

— "Средних лет, среднего роста, днем в синем костюме, вечером во фраке, бледный, волосы темные", маленькие темные усики, впалые щеки, выдающийся подбородок, глаза серые, маленькие ноги, виноватый вид…"

Сомс встал и отошел к окну. Он стоял, охваченный бешеной злобой. Идиот, форменный идиот, запутавшийся в собственной паутине! В течение семи месяцев платить по пятнадцати фунтов в неделю, чтобы быть выслеженным в качестве любовника собственной жены! Виноватый вил! Он распахнул окно.

— Жарко здесь! — сказал он и вернулся на свое место.

Закинув ногу на ногу, он смерил мистера Полтида спокойно-презрительным взглядом.

— Я сомневаюсь, чтобы этого было вполне достаточно, — сказал он, растягивая слова, — ни имени, ни адреса. Мне кажется, вы можете оставить эту леди в покое на время, а заняться нашим другом 47.

Узнал ли Полтид, что речь шла о нем самом. Сомс не мог сказать, но он вдруг представил его себе в кругу приятелей безудержно покатывающимся с хохоту. «Виноватый вид!» Проклятье!

Мистер Полтид убедительно, чуть не с пафосом сказал:

— Уверяю вас, сэр, нам удавалось устраивать дела с меньшими данными, чем эти. Ведь это же Париж, знаете, интересная женщина, живет одна. Почему не рискнуть, сэр? Мы могли бы представить это так, что это не вызывало бы никаких сомнений.

Сомса вдруг осенило: у этого типа затронута профессиональная струнка. «Величайший триумф моей карьеры: устроил одному клиенту развод из-за посещения спальни его же собственной жены! Об этом долго будут вспоминать, когда я уйду со сцены!» И на одно неистовое мгновение у Сомса мелькнуло: «А почему нет? В конце концов есть тысячи людей среднего роста с маленькими ногами и виноватым видом!»

— Я не уполномочен рисковать, — сухо сказал он.

Мистер Полтид взглянул на него.

— Жаль, — сказал он, — очень жаль. То, первое дело может оказаться очень затяжным.

Сомс встал.

— Это не имеет значения. Следите, пожалуйста, за 47 и постарайтесь не попасть пальцем в небо.

При словах «пальцем в небо» глаза мистера Полтида сверкнули.

— Отлично. Мы будем держать вас в курсе дела.

И Сомс снова остался один. Грязное, смешное, паучье дело! Положив локти на стол, он лег головой на руки. Так он просидел целых десять минут, пока старший клерк не вывел его из этого оцепенения, явившись к нему с проектом выпуска новых акций, подающим большие надежды. В этот день он рано ушел из конторы и отправился в ресторан «Бретань». Он застал только мадам Ламот. Не выпьет ли мсье чашечку чаю?

Сомс поклонился.

Когда они уселись в маленькой комнатке, заняв позицию под прямым углом друг к другу, он отрывисто сказал:

— Я хочу поговорить с вами, мадам.

Быстрый взгляд ее ясных карих глаз сказал ему, что она уже давно ждала этой фразы.

— Прежде всего я хочу вас кое о чем спросить. Этот молодой доктор как его зовут? — есть ли что-нибудь между ним и Аннет?

Она вся вдруг сделалась похожей на стеклярус — скользкая, черная, твердая, блестящая.

— Аннет молода, — сказала она, — так же как и monsieur le docteur. Между молодыми людьми все совершается быстро; но Аннет хорошая дочь! Ах, что за редкостная натура!

Чуть заметная улыбка мелькнула на губах у Сомса.

— Так, значит, ничего определенного?

— Определенного? О нет! Молодой человек очень мил, но что вы хотите? Сейчас у него нет денег.

Она подняла свою чашку с синим китайским рисунком. Сомс сделал то же. Их глаза встретились.

— Я женатый человек, — сказал он, — и уже много лет живу врозь с женой. Я намерен развестись с ней.

Мадам Ламот опустила свою чашку. В самом деле! Какие трагедии бывают на свете! Полнейшее отсутствие в ней какого бы то ни было чувства вызвало в Сомсе что-то вроде презрения.

— Я богатый человек, — сказал он, чувствуя, что это замечание не очень хорошего тона. — В настоящий момент бесполезно говорить больше, но, я полагаю, вы понимаете.

Глаза мадам, раскрытые так широко, что, из-под век были видны белки, посмотрели на него в упор.

— Ah, ca! Mais nous avons le temps.

Это было все, что она сказала. Еще чашечку? Сомс отказался и, простившись с ней, отправился в западную часть города.