Джон Голсуорси - САГА О ФОРСАЙТАХ

На другое утро после встречи с Динни Дезерт лежал на нём и удивлялся, почему кофе бывает по-настоящему вкусным лишь тогда, когда его готовит Стэк. Восток — родина кофе, но турецкий кофе — ритуал, забава и, как всякий ритуал и всякая забава, только щекочет душу. Сегодня третий день пребывания в Лондоне после трёхлетнего отсутствия. За последние два года он прошёл через многое такое, о чём не хочется ни говорить, ни вспоминать — особенно об одном случае, которого он до сих пор не может себе простить, как ни старается умалить его значение. Иными словами, он вернулся, отягощённой тайной. Он привёз также стихи — в достаточном для четвёртой книжки количестве.

Он лежал на диване, раздумывая, не следует ли увеличить скромный сборник, включив в него самое длинное и, по мнению автора, самое лучшее из всего написанного им в стихах — поэму, навеянную тем случаем. Жаль, если она не увидит света. Но… И это «но» было столь основательным, что Уилфрид сто раз был готов разорвать рукопись, уничтожить её так же бесследно, как ему хотелось стереть воспоминание о пережитом. Но… Опять "но"! Поэма была его оправданием — она объясняла, почему он допустил, чтобы с ним случилось то, о чём, как он надеялся, никто не знал. Разорвать её — значит утратить надежду на оправдание: ведь ему уже никогда так полно не выразить всё, что он перечувствовал во время того случая; это значит — утратить лучшего защитника перед собственной совестью и, может быть, единственную возможность избавиться от кошмара: ведь ему иногда казалось, что он не станет вновь безраздельным хозяином собственной души, пока не объявит миру о случившемся.

Он перечитал поэму, решил: "Она куда лучше и глубже путаной поэмы

Лайела", — и без всякой видимой связи стал думать о девушке, которую встретил накануне. Удивительно! Столько лет прошло после свадьбы Майкла, а он все не забыл эту тоненькую, словно прозрачную девочку, похожую на боттичеллиевскую Венеру, ангела или мадонну, что, в общем, одно и то же. Тогда она была очаровательной девочкой! А теперь она очаровательная молодая женщина, полная достоинства, юмора и чуткости. Динни! Черрел! Фамилия пишется Черруэл, это он помнит. Он не прочь показать ей свои стихи: её суждениям можно доверять.

Отчасти из-за того, что думал о ней, отчасти из-за того, что взял такси, он опоздал и столкнулся с Динни у дверей Дюмурье как раз в ту минуту, когда она уже собиралась уйти.

Пожалуй, нет лучше способа узнать истинный характер женщины, чем заставить её одну ждать в общественном месте в час завтрака. Динни встретила его улыбкой:

— А я уже думала, что вы забыли.

— Во всём виновато уличное движение. Как могут философы утверждать, что время тождественно пространству, а пространство — времени? Чтобы это опровергнуть, достаточно двух человек, которые решили позавтракать вместе. От Корк-стрит до Дюмурье — миля. Я положил на неё десять минут и в результате опоздал ещё на десять. Страшно сожалею!

— Мой отец считает, что с тех пор как такси вытеснили кэбы, время нужно рассчитывать с запасом в десять процентов. Вы помните кэбы?

— Ещё бы!

— А я попала в Лондон, когда их уже не было.

— Если этот ресторан вам знаком, показывайте дорогу. Я о нём слышал, но сам здесь не бывал.

— Он помещается в подвале. Кухня — французская.

Они сняли пальто и заняли столик с краю.

— Мне, пожалуйста, поменьше, — попросила Динни. — Ну, скажем, холодного цыплёнка, салат и кофе.

— Что-нибудь со здоровьем?

— Просто привычка к умеренности.

— Ясно. У меня тоже. Вина выпьете?

— Нет, благодарю. Как вы считаете, мало есть — это хороший признак?

— Если это делается не из принципа, — да.

— Вам не нравятся вещи, которые делаются из принципа?

— Я не доверяю людям, которые их делают. Это фарисеи.

— Это чересчур огульно. Вы склонны к обобщениям?

— Я имел в виду тех, кто не ест потому, что видит в еде проявление плотских чувств. Надеюсь, вы так не считаете?

— О нет! — воскликнула Динни. — Я только не люблю чувствовать себя набитой. А чтобы это почувствовать, мне нужно съесть совсем немного. О плоти я мало что знаю, но чувства, по-моему, это хорошая вещь.

— Вероятно, единственная хорошая на свете.

— Поэтому вы и сочиняете стихи? Дезерт усмехнулся:

— Я думаю, у вас они тоже получались бы.

— Стишки — да, стихи — нет.

— Пустыня — вот место для поэзии. Бывали вы в пустыне?

— Нет, но хотела бы.

Она сказала это и сама удивилась своим словам, вспомнив, как отрицательно отнеслась к профессору американцу и его широким бескрайним просторам. Впрочем, трудно представить себе больший контраст, чем Халлорсен и этот смуглый беспокойный молодой человек, который смотрит на неё. Ох, эти глаза! Холодок снова пробежал у неё по спине. Динни разломила булочку и сообщила:

— Вчера я обедала с Майклом и Флёр.

Губы Дезерта искривились.

— Вот как? Когда-то я сходил с ума из-за Флёр. Она — совершенство… в своём роде, правда?

— Да, — согласилась Динни и глазами добавила: "Не надо её унижать!"

— Превосходное оснащение, редкая выдержка!

— Думаю, что вы её не знаете, — заметила девушка, — А я и подавно.

Он наклонился над столом:

— Вы кажетесь мне верным человеком. Откуда это в вас?

— Слово «верность» — наш фамильный девиз. От этого так просто не отделаешься, не так ли?

— Не знаю, — отрезал он. — Я не понимаю, что такое верность. Чему? Кому? В нашем мире нет ничего незыблемого — все относительно. Верность показатель статичности мышления или просто предрассудок. В любом случае она исключает пытливость ума.

— Есть вещи, которые стоят, чтобы им хранили верность. Например, кофе или религия.

Он посмотрел на неё так странно, что Динни почти испугалась.

— Религия? А вы сами веруете?

— В общем, пожалуй, да.

— Что? Вы способны проглотить догмы катехизиса? Считать одну легенду правдивее другой? Предположить, что один набор представлений о непознаваемом представляет собой большую ценность, чем остальные? Религия! Но у вас же есть чувство юмора. Неужели оно покидает вас, как только речь заходит о ней?

— Нет. Я только допускаю, что религия — просто ощущение присутствия всеобъемлющего духа и то этическое кредо, которое помогает служить ему.

— Гм!.. Довольно далеко от общепринятой точки зрения. Откуда же в таком случае вам известно, как лучше всего служить всеобъемлющему духу?

— Это мне подсказывает вера.

— Вот здесь мы и расходимся! — воскликнул Дезерт, и девушке показалось, что в голосе его зазвучало раздражение. — Вспомните, как мы пользуемся силой нашего мышления, нашими умственными способностями! Я беру каждую проблему, как она есть, оцениваю её, делаю вывод и действую. Словом, действую, решив с помощью разума, как лучше действовать.