Лариса Исарова - Когда им шестнадцать

Я подошла близко, внимательно рассматривала, задавала вопросы. И доктор, который нас водил, сказал, что я — будущий хирург. Мне стало ужасно приятно. А может быть и правда — это мое призвание? Я решила походить в анатомичку. Главное, я крови не боюсь, да и брезгливостью не страдаю.

Наша биологичка мне стала симпатизировать после вчерашней экскурсии. Зазвала меня в кабинет и предложила стать у нее лаборанткой. Я, конечно, с радостью согласилась. Она — ничего старуха. Длинная, сухая, как скелет, и с большими серьгами. Ее уважают, потому что она справедливая, никогда перед учениками не заискивает и очень здорово свой предмет знает. А на школьном собрании я слышала, как директор говорил, что почему-то из нашей художественной школы больше всего ребята идут на биофаки и в мединституты, явно — работа Марии Тихоновны. Она постоянно старшеклассников в научные институты таскает, на лекции и в лаборатории. У нее большие знакомства.

Может быть, вот так случайно и открыла я свое призвание?! Ведь многие люди боятся крови, а я — нет. И еще Ина как-то говорила, что врачом может быть лишь тот, кто любит людей. Я же их люблю. Вот мама вечно жалуется, что устает от людей, что ей никого не хочется видеть, кроме меня и папы. А мне почему-то с чужими легче, чем со своими. Всегда интереснее. Так и тянет заглянуть внутрь каждого. Марина Владимировна однажды сказала:

— Главное, с чем ты подходишь к людям, с верой в хорошее или в плохое…

Я забралась в мамину библиотеку и набрала книг про врачей: Кронина, Синклера и Германа. И сейчас вместо уроков — читаю…

Странно только, что у всех писателей хорошие врачи — мужчины. Или писатели думают, что это — не женское занятие?! Конечно, женщине с семьей труднее отдаваться без остатка работе, но ведь не обязательно выходить замуж…

Теперь я уроков пропускать не буду, теперь имеет смысл ходить в школу. Хочется побольше от Марии Тихоновны узнать. Она очень интересно выражается, прямо афоризмами: «не тот лодырь, что ленив, а тот, что действует от лени».

Да, кстати, недаром я сразу стала доверять Геннадию. Он сумел придумать дело, всех воодушевившее. Честное слово, даже скептиков. Сегодня на большой перемене он собрал старшеклассников в зале и предложил, чтобы мы по случаю 50-летия Советской Армии начали собирать материалы о Героях.

Вначале мы слушали его со скучными лицами, но когда он сказал, чтоб каждый вспомнил и написал о любом интересном человеке, которого знает или о котором слышал, независимо от того, награжден он или нет, ребята стали перешептываться.

— Значит, мы должны искать интересных героев, как красные следопыты? — уточнила Галка, но он махнул рукой.

— Не надо искать. Просто вспомните себя, своих близких, знакомых.

— А если я знаю нескольких героев? — спросил один мальчишка.

— Ну и пиши про всех, — сказал Геннадий, — хоть целую книгу…

— Нужно жюри. — Галка обожает всегда «наводить порядок» в любых мероприятиях…

Но Геннадий ей не поддался.

— Это потом, важно, чтобы в каждом классе кто-нибудь этим с увлечением занялся. Сколько есть погибших, о которых уже и вспоминать перестали, а они были удивительными Личностями…

И вот сегодня я совершенно замучила отца. Я все вспоминаю его рассказы об однополчанах. Многое в детстве проскочило мимо, но кое-что и осело в памяти. Сейчас он отпросился у меня покурить, так как у него «горло пересохло». Но по-моему, он и сам рад вспомнить прошлое, у него глаза помолодел и…

Даже мама вдруг заинтересовалась и предложила мне рассказать о двух подругах, которые ушли на фронт и там погибли.

Как надо говорить с человеком шестнадцати лет.

Судя по отрывкам из Катиного дневника, она часто обижалась на мать, на товарищей за насмешки.

Больше всего она ценила, кажется, что я никогда не говорила: «Ну, об этом тебе еще рано знать» или «подрастешь — узнаешь». И когда она меня спрашивала с хитрым видом, советую ли я ей читать Мопассана или Золя, я отвечала честно.

— Дело вкуса. Интересно — прочти. Только боюсь, что ты еще не получишь настоящего удовольствия, не тот запас жизненных наблюдений.

И хотя я понимала, как ей хочется обсудить со мной свой дневник, этого я избегала. Но зато иногда рассказывала ей о своей юности, друзьях, знакомых. Слушала она, открыв рот, а я успокаивала свои тайные сомнения мыслью, что мы, взрослые, лучше можем воспитывать подростков не столько на наших успехах, сколько на ошибках. И когда, подсмеиваясь над собой, я отмечала и свою юношескую сентиментальность, и наивность, Катя говорила задумчиво:

— А вот мне мама ничего о себе не рассказывает критического. Она всеми своими поступками гордится…

Потом Катя вдруг спросила меня:

— А что такое — бездуховность?

— Ну, это когда у человека нет внутренней культуры, интеллекта, он живет лишь «хлебом единым…»

— Мама мне вчера сказала, что я — бездуховная, когда узнала, что я не читала еще «Божественной комедии» Данте. Она вообще ужасается, как мало мы знаем литературу, искусство. Сама она читает каждую свободную минуту. Все свежие журналы домой берет, потом только читатели получают.

Тон Кати был ироничен.

— Неужели тебе неприятно, что твоя мама — начитана?

— Так это же для хвастовства, чтоб нам с папой и знакомым нос утереть, вот, мол, какая я культурная. И потом, разве духовный человек может любить книжки больше людей?! Разве он будет лицемерить? Вот у мамы есть одна тетка в библиотеке, сплетница ужасная. Мама ее не выносит, а когда она к нам заходит, так и рассыпается в любезностях. А я недавно с ней не поздоровалась. И когда эта тетка сделала замечание, ответила, что не люблю сплетниц. Так такое поднялось!

Я мгновенно представила Катиных родителей и вздохнула. «Подняться» могло многое.

— Почему я должна здороваться с теми, кого не уважаю?! Пусть я — бездуховная, но я никогда не буду плакать над хорошей книжкой, а потом говорить колкости тем, кому от них больно. А вот мама может сначала вызвать меня на откровенность, она умеет быть чуткой, а потом предать отцу в минуту ссоры, рассказать, что я ей о нем под горячую руку говорила… Это — честно?!

— Начитанность не определяет человеческую ценность… — сказала я, подбирая слова. Все-таки речь шла о ее маме.

— Спасибо! — Катя заулыбалась. — И больше ничего не надо говорить. Я же чувствую, что вы стесняетесь со мной осуждать родителей впрямую…

Эта девочка уже научилась понимать и мое молчание, и недоговоренность…

В соседнюю квартиру переехала новая семья. Четверо: отец, мать, бабка и малышка Жуля. Вот из-за малышки и разгорелся целый сыр-бор. Я, как увидела ее, обалдела — живая кукла! Ей около двух лет, но она уже болтает, и все слова начинает со странного жужжания. Поэтому о себе она говорит — Жуля, хотя зовут ее Юля, и еще она говорит, что она «жулиганка». Создание это толстое, розовое, с белыми волосами и черными глазами, и ее невероятно приятно тискать. Молчит, пыхтит и улыбается.