Анна Броделе - Верность

— Ты что? — переспросил Атис. — Надеешься у Юриса денег на книги выпросить?

— Надеюсь.

— Голова, голова! — Атис хлопнул себя по лбу. — Скорее он у тебя попросит, чем тебе на книги даст.

— Посмотрим, — упрямо сказала Инга. — Кроме того, нужно подумать над тем, как переплести потрепанные книги… это надо бы сделать самим. Я немного умею переплетать. Общими силами нам, может быть, удастся… надеюсь, что появятся и помощники. Но это еще не все. У совета большие задачи. Обсуждение книг, литературные вечера, стенгазета и устная газета.

— О господи! — схватился за голову Атис. — Для меня это все слишком сложно.

Даце сидела молчаливая, растерянная. Присутствие Атиса так смущало ее, что она чувствовала себя как связанная. Ах, почему этот парень с каждым днем все больше нравился ей? И с каждым днем она все острее сознавала свое ничтожество и уродство, с каждой минутой болезненнее воспринимала его невнимание к ней. Она глубоко вздохнула и, отвернувшись, уставилась на желтый свет лампы. Если б она могла побороть себя и с корнем вырвать это дурацкое чувство!

— Даце, о чем ты думаешь? — перебила ее Инга. — Теперь мы должны договориться, что делать. Прежде всего надо привлечь к библиотеке внимание.

— Но я… ведь, право… — пробормотала Даце, вся покраснев.

— Прежде всего дам непременно надо устроить очень интересный вечер… Я рассчитываю, что сельсовет комнату для читальни все же даст. Так что подумаем теперь, что мы, маленькая горсточка, можем сделать? — продолжала Инга. — У меня небольшой план.

И она стала выкладывать свой план: обширная устная газета, которая отражала бы события внутренней и зарубежной жизни, ну и, конечно, колхозные дела. Это потребует очень много труда, надо заранее написать текст, потом разучить.

Атис скептически улыбался. Глупости. Из этой затеи ничего не получится. Можно, конечно, побаловаться, но про себя он уже решил, что много времени этому уделять не станет. Пускай девушки возятся, если им охота. В конце концов, силой никого в библиотеку не затащишь. Кто захочет — придет и будет читать, а недотепа недотепой и останется.

Одна Виолите слушала Ингу с восхищением. Об устной газете Инга рассказывала ей еще дома, и девочке очень хотелось чем-нибудь помочь Инге.

— Когда мы начнем эту газету делать? — нетерпеливо спросила она.

— Сейчас же, не откладывая, — отозвалась Инга. — Пускай каждый возьмет себе тему, которая ему подходит. Я согласна взять международное положение, если вы не возражаете.

— Мы не возражали бы, если бы ты взяла все темы, — вставил Атис. — Очень сомневаюсь, получится ли у нас что-нибудь…

Улыбнувшись, он кинул взгляд на Даце и Виолите, и по этой улыбке так ясно можно было прочитать — и овечки эти туда же, что Даце вздрогнула. И странно — впервые в ней проснулось нечто вроде протеста. Она проглотила внезапно возникший в горле горький комок и, ничего не сказав, отвернулась, чтобы не смотреть в сторону Атиса. И где-то глубоко-глубоко в груди у нее, тоже впервые, вспыхнула досада на молодого бригадира.

«Ты не хороший, — думала Даце, — нет, ты совсем не хороший».

Когда они расстались, было уже поздно. Инга каждому навязала задание и добилась, что ей свято обещали снова собраться в следующую субботу.

— Пускай Атис попытается сагитировать Валию Сермулис, — предложила Инга. — Может, ему легче будет повлиять на нее. А мы должны постараться привести Раймонда.

Когда они втроем уже в полной темноте медленно шли домой, Даце, несчастная, с укоризной заговорила:

— Зачем тебе это надо было? Какая из меня председательница? Людям на смех.

На лоб Инги упали первые дождевые капельки, и в темноте зашумели деревья. И ей вдруг захотелось увидеть Юриса, ну, просто увидеть и поговорить. «А что, если мне пойти в «Скайстайни»? — подумала Инга. — Он еще не спит. Я рассказала бы, что мы сделали сегодня. В конце концов, я могла бы предложить и ему участвовать в совете. Что тут особенного?»

Инга не заметила, как шаги ее замедлились, и только когда Виолите дернула ее за руку — почему ты так медленно идешь, мы промокнем! — она справилась с собой и так стремительно зашагала, что спутницы ее с трудом поспевали за нею.

«Что со мной сегодня? Словно я что-то потеряла, словно должна что-то найти. Все время у меня было спокойно на сердце, и вдруг меня охватило это волнение… какая-то грусть, ожидание чего-то. Отчего? Глупости! Дома лягу в постель и не буду ни о чем думать… высплюсь, и завтра все опять будет по-старому! Завтра — воскресенье. Наверно, будет дождь…»

Инга схватила Даце и Виолите под руки:

— А теперь вы плететесь, как черепахи… прибавим шагу!

Утро только рассветало; Солнце еще пряталось за темной стеной елей, трава блестела от росы, от земли несло холодком. На старом придорожном дубе, в гнезде, в величественной позе, озирая окрестности, стоял аист и что-то выщелкивал клювом — может быть, пробирал своих птенцов за то, что они слишком долго нежатся в теплом гнезде, а может быть, рассказывал им об увлекательных странствиях, о далеких землях и морях.

Юрис стоял на меже поля и смотрел на рожь, которую сегодня, когда спадет роса, начнут косить. Мало радости будет от этой косовицы. Колос жидкий, низенький, все поле безобразят темные кустики сорняков. Позор и горе! Хотя рожь еще Мачулис сеял — в плохо обработанную, неудобренную землю брошены неочищенные семена, но им приходится снимать этот жалкий урожай.

— Ничего не поделаешь, — сказал он вслух и вздохнул, — надо косить… Зато больше таких полей в Силмале уже не увидят, нет, не увидят, даже если бы пришлось для этого лбом стену прошибать.

За ольшаником рокотал трактор. Новый тракторист Максис Забер готовил землю под озимые.

Юрис перепрыгнул через канаву и направился к трактору. Вчера у трактора испортился бензонасос, и получился простой. Максис все же молодец — сегодня утром начал, видно, на заре — пашня стала немного шире.

Максис Забер был в колхозе новичком. Прошлой весной он окончил школу механизаторов и с месяц назад пришел в Силмалу. Он пока ютился у старых Смилдзиней, работал хорошо, и Юрис подумывал о том, как его устроить, чтобы он не ушел.

Максис — парень среднего роста, немного неуклюжий и угловатый, с круглым, обветренным и загорелым лицом. Волосы у него светло-русые, нос непомерно велик. В колхозе он еще ни с кем не сдружился: видимо, из-за своего молчаливого нрава.

Он остановил машину, и Юрис подошел к нему.

— Ну, — спросил он, — не бастует?

— Пока все в порядке, — ответил Максис.