Анна Броделе - Верность

Во время завтрака на ржаное поле явился и Вил-куп — не то сердитый, не то озабоченный, и, против обыкновения, совсем неразговорчивый: на вопрос Межалациса о сводке погоды он пробурчал что-то и, надвинув на глаза шапку, молча принялся складывать снопы в суслоны. Председатель со свидетелями, пока он, Вилкуп, ездил на молочный пункт, так и не приходил, и Вилкуп не знал, как понимать это. Парень этот, конечно, что-то затеял, но поди узнай, что! А неизвестность хуже всего. Работая, Вилкуп все время пугливо озирался по сторонам — не идет ли председатель. Но тот, как назло, задержался, видимо, в другом месте и в первой бригаде не показывался.

Валия тоже частенько и с нетерпением поглядывала на дорогу, где все еще никого не было видно. Ей приходилось трудно. Спина с непривычки болела, руки были уже в ссадинах. Пот ел глаза. Почаще бы садились, дали бы отдышаться, а то бригадира будто сам черт носит, так торопится, словно сегодня вечером светопреставления ждет. Погнила бы эта проклятая рожь, а то мучайся из-за нее в такую жару. И как на беду не едут эти из кино. Временами Валии чудился гул автомобильных моторов — она быстро выпрямлялась, бросала наземь недовязанный сноп, прислушивалась и ждала. Нет, это были не автомашины — гудел трактор.

Даце трудилась почти не разгибая спины. Ее почерневшие от работы руки так и мелькали, когда она скручивала свясла и обхватывала ими снопы. Косынка сползла на затылок, белесые волосы липли ко лбу и вискам. В напряженной работе она забыла о своих горестях и думала только о том, что рожь полна сорняка, колосья мелкие и что обмолот будет жалкий. Рубашка под тонкой кофточкой пристала к телу, как горячий компресс, и Даце решила сбегать в полдень на Мелнупите искупаться. Вечером ей у Инги репетировать устную газету. Ой, ой, от одной мысли об этом Даце становилось тошно. Сочиненный Ингой текст она вызубрила наизусть, но на прошлой репетиции на второй же фразе так растерялась, что все забыла. И заявила, что не выступит ни за какие блага, все равно у нее ничего не получится. Тогда Даце впервые увидела Ингу сердитой, со злыми слезами на глазах. Ее, конечно, можно понять — та же Валия, которая с трудом таскает теперь снопы, точно некормленая, и все по сторонам поглядывает, несколько раз показалась в библиотеке и перестала ходить, а Раймонда Межалациса ни за что не упросить взять роль потому, что ему, мол, стыдно кривляться перед людьми. Еще хорошо, что не отказался помочь устроить читальню. Председатель разрешил Инге взять немного досок, и Раймонд вместе с Эмилем по вечерам смастерили стол и скамейки. Лайзан дал светло-коричневой краски, и можно надеяться, что получится вполне приличная читальня. Но что же будет с устной газетой — об этом Даце и думать не хотелось. Она знала, что ее ждет полный провал. Но Инга ни за что не отставала от нее.

Инга никак не поймет, что человеку рот раскрыть и то трудно, когда люди смотрят на него. «Надо привыкать», — безжалостно сказала она. Говорить, конечно, легко…

Когда подует хоть слабый ветерок, сразу становится свежее и легче. Облака плывут в небе с белыми пушистыми краями, и бесформенные и совсем круглые. Когда они закрывают солнце, по полю скользит легкая игривая тень.

Жнейка тарахтит и тарахтит. Беспрерывно сверкают в воздухе темно-синие зубчатые крылья. Лошади, отгоняя оводов, помахивают хвостами.

Неужели даже обеденного перерыва не будет?

Валия, чуть не задыхаясь, опускается на колени перед бидоном с водой, наливает полную кружку и жадно пьет. Вода струйкой течет по подбородку, на обнаженную грудь, хоть чуточку охлаждая разгоряченное тело. Порывисто дыша, подходит Мария Себрис, она тоже хочет напиться. Валия отдает ей кружку и, вытирая косынкой лицо, смотрит, как та пьет сначала сама, потом, снова наполнив кружку, зовет дочку:

— Виолите, иди напейся!

Валия не надивится на эту девчонку, которая ни в чем не отстает от взрослых. Она черная, как цыганка, только белки глаз да зубы поблескивают, все руки исцарапаны. Волосы у девочки красивые — совсем золотистые — красить не придется.

— Ну, женщины, не отставайте? Не отставайте? — раздался на все поле голос бригадира.

— Идем, идем? — отозвалась Мария, спеша к прокосу. Виолите бежит вслед за ней. И Валии не остается ничего другого, как идти и снова взяться за противную, постылую работу. Кинематографисты эти, должно быть, и не приедут.

Словно угадав ее мысль, проходивший мимо бригадир остановился около девушки и тихо заговорил:

— Черт их знает, где они застряли. Может быть, они по дороге завернули к эзерлеязцам. Ну, ничего, приедут и к нам.

— Они, наверно, совсем не приедут, — ответила Валия с раздражением. Стоило из-за этой глупости бежать сюда и мучиться в такую страшную жару, когда можно было спокойненько сидеть в тени и шить новую кофточку. Не стоило, конечно. Ни один черт не показывается. И она сказала Атису: — Ты все сказки придумываешь.

— Никакие сказки я не придумываю, — ответил тот. — Хочешь, я в обед сбегаю домой за газетой — сама увидишь, черным по белому написано… Конечно, в самом деле на сказку похоже — среди всех актрис республики ни одна не подходит, но это так. Я-то тут ни при чем.

И он побежал по жнивью в другой конец поля, где Себрис как раз остановил жнейку и хлопотал около нее.

«Конечно, после обеда я могу сюда и не приходить, — думала Валия, таща сноп, — а что, если они все-таки приедут? И тогда я пропущу единственную возможность вырваться в Ригу? О господи — если бы мне в самом деле улыбнулось счастье и меня взяли в кино! Такое и во сне не придумаешь. Зане и Дзидра Вилкуп позеленели бы от зависти, их бы удар хватил. Ох, я и сама, наверно, умерла бы от счастья! Надо выдержать. Атис прав — у меня шансов больше, чем у других. Только бы они приехали!»

Дядя Валии, «пчелиный Петерис», лениво волоча ноги, шел жнивьем. Во рту у него дымилась неизменная трубка. Ему тоже работа в поле была не по душе, хотелось поскорей вернуться к себе в сад, к пчелам. Он подошел к племяннице, спросил, который час и нет ли у нее с собой чего-нибудь поесть.

— Нет у меня ничего, — ответила Валия. — В спешке забыла.

— Бегут все, словно на пожар, — сердился дядюшка, — а теперь работай голодным, точно раб египетский…

— Мог сам взять, — отрезала Валия, хорошо зная, что дядя натощак из дома никогда не уйдет.

«Пчелиный Петерис» вынул изо рта трубку, сплюнул сквозь зубы и, тихо ворча, снова взялся за работу.

Наконец подошло время обеда. Себрис и Межалацис выпрягли усталых лошадей из жнейки, отвели в низину и привязали на опушке. Лошади принялись жадно есть тучную траву, время от времени пофыркивая и отгоняя хвостами нагло пристававших оводов и мошкару.

Люди разошлись по домам.