Анна Броделе - Верность

Слова ее тронули Юриса. Бедная девушка — очевидно, ей не хватает товарища, который помог бы советом. И, словно угадав его мысли, Илма принялась рассказывать:

— Я живу с матерью. Она верит в бога и ходит в церковь. Ах, как я хотела бы вырваться из этой жизни, хотела бы учиться петь, но у меня нет никого, кто помог бы… Как это трудно!

Она тяжело вздохнула. Юриса захлестнула волна сочувствия.

Они условились вместе сходить в будущую субботу в кино.

Вечером после кино Юрис провожал Илму домой, и они завернули в парк «Аркадия». Была весна. Цвела черемуха. Под мостиком журчала вода. Илма остановилась и, прислонясь к перилам, тихо спела какую-то грустную песенку. Потом, склонив голову, сказала:

— Знаете, меня разбирает тоска. Кажется, что в жизни нет ничего хорошего… По крайней мере — в моей.

Юрис горячо принялся подбадривать ее:

— Это неправильно! Разве можно так говорить — в жизни нет ничего хорошего?

— Ах! — Илма безнадежно махнула рукой и прижалась к плечу своего спутника.

Это может показаться невероятным, но Юрис еще никогда в жизни не стоял так близко ни с одной девушкой. Может быть, это объяснялось его застенчивостью, или так сложилась его жизнь. Ему хотелось отстраниться от нее, но он не сделал этого. Зачем обижать девушку, которая ищет дружеской поддержки.

— Вы совсем, совсем не такой, как другие, — шептала Илма. Вдруг волосы ее коснулись его лица. Она звонко рассмеялась.

«Я должен поцеловать ее, — взволнованно подумал Юрис и почувствовал, что у него пересохло в горле. — И почему бы нет? У всех ребят есть девушки…» А Илма все еще тихо смеялась, вздрагивая плечами. Он быстро наклонился и прижался губами к ее большому влажному рту. Илма всем телом прильнула к нему.

— Приходи ко мне завтра, — шепнула на прощание Илма. — До обеда. Мать уйдет в церковь. Мне нужно о многом поговорить с тобой…

Юрис пришел. Илма провела его через комнату, заставленную неуклюжей старомодной мебелью, фикусами и миртами. На стене под солнечными лучами сверкало распятие, чуть пониже висела картина, изображающая улыбающихся ангелочков с невероятно длинными белыми крыльями. А над кроватью с высоко взбитыми подушками висел оранжевый ковер, на котором было вышито: «Теперь иду я на покой, отец, ты мне глаза прикрой!»

Юрис прошел через эту комнату растерянный и удивленный.

Илма плотно закрыла дверь своей комнаты и усадила его на низкую тахту перед круглым столиком, — на нем стояла стеклянная ваза с веткой черемухи и недопитая бутылка вина.

— Это осталось от моего дня рождения, — сказала Илма, садясь рядом с гостем. На ней было что-то вроде утреннего халатика в ослепительно ярких цветах, с широкими, как крылья, рукавами. От нее пахло чем-то сладким и острым.

Илма налила вина, и они чокнулись.

— За наше знакомство… и дружбу! Только пей до дна…

Вино было вкусным, Юрис выпил с удовольствием.

Илма вдруг захихикала, уткнувшись лицом в подушку:

— Я совсем опьянела… в самом деле — от одной рюмки! Голова кружится… ой!

Ее круглые плечи дрожали от смеха, и она все сильнее прижималась к Юрису. Парень чувствовал, что ее дрожь передается и ему. Он крепко сжал Илму в объятиях.

— Что ты делаешь?.. — шептала она, прижимаясь к нему еще крепче.

Так началась связь Юриса с Илмой. Он не спрашивал себя, любовь ли это. Сойдясь с Илмой, он испытывал только чувство долга; кроме того, хорошо было вырваться из грязного общежития и побыть в чистой, уютной комнате.

Но в один субботний вечер, когда он хотел обнять ее, она уклонилась от него и раздраженно воскликнула:

— Ах, у меня сегодня так болит голова… у меня такая неприятность…

— Какая неприятность?

— Тебе этого не понять. И рассказывать не стоит.

— Почему же не понять? Говори.

Илма еще поломалась, потом вытерла рукой глаза и сказала:

— Я попала в очень неприятное положение. Заняла у подруги денег и купила себе платье. Она просит вернуть долг, а у меня нет денег.

— Сколько же? — спросил Юрис.

— Шестьсот, — ответила Илма, опустив голову.

— Шестьсот… — повторил Юрис. — У меня столько нет.

И ему вдруг сделалось страшно неловко.

Илма подняла голову, в глазах ее сверкнул злой огонек.

— Удивительно… ты передовик, а у тебя нет даже шестисот рублей! — презрительно сказала она.

Главное, конечно, были не эти слова — круглые глаза Илмы стали какими-то холодными и чужими… И только из-за этого?

Юриса охватил глубокий стыд. Он молча встал, взял шапку и ушел.

И вот теперь, спустя целых четыре года, он снова увидел Илму.

А она продолжала с подчеркнутой театральностью:

— Что, неужели ты меня совсем забыл?

— Не буду мешать вам, — прошептала Ливия и выскользнула за дверь.

Юрис кое-как пришел в себя и, не зная, что делать, сказал:

— Как вы сюда попали?

— Видать, судьба, — еще раз вздохнула Илма. — Но почему ты говоришь мне «вы»? Мы ведь не чужие…

Она посмотрела на него своими круглыми темными глазами. Юрис рассердился. Еще что! Его ждет Инга, а эта чужая женщина вздумала устраивать семейные сцены…

Он взял себя в руки и резче, чем хотел, сказал:

— Знаете, это было слишком давно. И вообще мы с вами большими друзьями никогда не были.

Глаза Илмы стали еще круглее. В них что-то вспыхнуло. И она вызывающе спросила:

— Ты считаешь? А ребенок?

Юрису показалось, что он ослышался.

А Илма еще громче и настойчивее повторила:

— Ребенок тебя ничуть не интересует? Юрис все-таки не понял, о чем она говорит.

— Какой ребенок? — спросил он со злостью.

Илма выпрямилась.

— Твой ребенок, — трагически сказала она.

Юрису показалось, что в глазах у него потемнело. А низкий женский голос жаловался:

— Как я тебя искала… все это время. Сыну твоему уже четвертый год. А мне было так трудно одной… так трудно!

Она схватила его за руку. Юрис вырвался и, ничего не видя перед собой, вышел.

Тем временем Ливия вошла к Инге в библиотеку.

— Вот как получается, товарищ Лауре, — многозначительно усмехнулась она, — выгнали меня из собственной комнаты… Ну, что поделаешь! Кто бы подумал, что у товарища Бейки такая любовная связь… ведь она певица, артистка.

— Что? — спросила Инга пересохшими губами, подняв на Ливию ничего не понимающие глаза.

— Тсс! — тихо и доверительно ответила Ливия. — Оказывается, у него с нею сын… прелестный трехлетний мальчуган. У них там получился какой-то конфликт… ведь это теперь в моде… но ради ребенка они помирятся. Только прошу — никому ни слова, незачем подрывать престиж председателя… ведь он член партии…

Ливия продолжала болтать, но Инга уже ничего не понимала. Она вскочила и, без кровинки в лице, широко раскрытыми глазами смотрела на Ливию. Где-то рушился целый мир.