Елена Анопова - Блудная дочь возвращается

К тому же в том же Нальчике мне пришлось напрямую столкнуться с этой пресловутой нетрадиционной сексуальной ориентацией. Причём происшедшее меня страшно напугало, так как я сама стала объектом домогательств. До этого о лесбийских штучках я знала только понаслышке, и мне это казалось чем-то мифическим, из жизни «гнилого капитализма». Но вот однажды мы возвращалась после съёмок в Чегемском ущелье на базу. Я устало шла по тёмному извилистому коридору цокольного этажа в сторону костюмерной. Мимо, обгоняя меня, как стадо бешеных баранов, пронеслась массовка, оттеснив меня к стене. Про себя я ещё удивилась: «Надо же быть такими идиотами, ведь раздеть их могла только я!» А они меня буквально отбросили в сторону с дороги. И вдруг из летящей толпы отделилась тёмная фигура и буквально с разбегу прижала меня спиной к стене. Жадные руки стали шарить по моему телу, стараясь забраться в интимные места, а мокрые губы искали мой рот и, так как я уворачивалась, скользили по щеке и уху. Я стала отбиваться и тут с ужасом обнаружила, что это женщина! Крупная, сильная танцовщица всё из того же балета. Трясущаяся от страсти и шепчущая какие-то бредовые слова, она испугала меня гораздо сильнее, чем будь это мужчина. Оттолкнув её, я кинулась за толпой, сердце бешено колотилось, и я не скоро пришла в себя от потрясения. С тех пор у меня появилось несколько брезгливое отношение ко всем работникам балета и эстрады, все они мне кажутся «голубыми» и «розовыми» и вызывают почти физическое отвращение.

Вследствие такого моего негативного отношения к работникам балета я была крайне удивлена, когда накануне отъезда из Нальчика в номер гостиницы, в котором я жила с Зинкой Циплаковой, пришла Таня Ильевцева. Она просто огорошила нас сообщением о том, что выходит замуж за танцора местного театра. Мало того, что он был из балета, он был ещё и кабардинцем! Представители этой народности зарекомендовали себя перед нами не лучшим образом, в результате чего дирекция пошла на крайние меры. Она не только запретила пропускать местное население в гостиницу, но вечером приходилось ставить охрану у входа в гостиницу и, кроме того, оцеплять её плотным кольцом из автомобилей, дабы оградить себя от вторжения дикого племени озабоченных горячих парней.

Как иллюстрация местных нравов может служить такой забавный случай. Поздно вечером мы с Зинкой сидели у Алины в номере на втором этаже и попивали сухое вино. Окно было открыто настежь - за ним в темноте шумели деревья и носились летучие мыши. А в номере горела настольная лампа, было уютно и мы тихо болтали. И вдруг через окно на середину комнаты влетает нечто огромное, чёрное и лохматое. Мы замерли в ужасе - но вот «нечто» распрямляется и оказывается молодым громадным кабардинцем! С криком мы выпихнули его за дверь, поражаясь дерзости и дикости произошедшего. Наутро мы пошли посмотреть, как это он умудрился влететь в окно. Осмотрев наружную стенку, мы пришли к выводу, что парень, как обезьяна, повис на ветке, которая была в трех метрах от окна, и, раскачавшись, прыгнул на середину комнаты. Такие вот нравы!

И вот наша Татьяна решает связать свою судьбу с кабардинцем Хачиком (его действительно так звали), танцором, да ещё с одним из трёх братьев-близнецов. Это же от родственников не будет отбоя! Ведь известно, что все дороги лежат через Москву, и все провинциалы считают, что осчастливят своих родичей, если погостят у них несколько дней. Мне кажется, я именно потому не питаю к своим родственникам никаких положенных чувств, что всё то время, что мы жили вместе с родителями, у нас не переводились постояльцы: тети и дяди, их дети, дети детей и их приятели, и те, кто просто был знаком с родителями. В нашей коммуналке на Петровке, а потом в малогабаритной квартирке на Проспекте Вернадского кто-то вечно спал на полу, толкался на кухне и занимал ванну, задавал риторические вопросы и рассказывал неинтересные истории. Мне приходилось то и дело уступать свою кровать и спать с родителями. А гость в это время мог беззастенчиво изо дня в день сидеть рядом и нахально смотреть по телевизору ненавистный футбол. Когда я, наконец, покинула родительский дом и заимела свою отдельную квартиру, я сразу всех предупредила, что, пусть обижаются, если хотят, но у себя я никого не принимаю. Все, без исключения, слабые попытки погостить у меня я пресекала на корню. Что самое замечательное, всем родственникам я сразу стала ненужной и неинтересной. И слава богу!

Итак, Татьяна пришла сказать, что остаётся на время в Нальчике, где будет свадьба, но уже после отъезда группы. Поэтому сегодня вечером заранее приглашает нас выпить на прощание и за здоровье молодых. К тому времени у нас уже были уложены чемоданы, так как выезд в аэропорт был назначен уже на утро следующего дня. У меня была приготовлена в Москву бутылка местного коньяка и пара дынь. То и другое пришлось вынуть и взять к общему столу. У Зинки было припасено что-то подобное. С такими немудрёными подарками мы отправились в самый большой номер, в котором происходило заявленное мероприятие. Пара столов была сдвинута вместе и стояла у окна, освобождая пространство для танцев. Всё угощение состояло из того, что принесли гости, так сказать, «с миру по нитке». Выпивка просто поражала своим разнообразием: от дорогого коньяка до местной «чачи», включая разведённый спирт (наверное, от гримёров). Народу тоже набилось предостаточно, причём было очень много друзей братьев-близнецов жгучего кавказского темперамента. Я веселилась вовсю, пила без разбора, может, и не очень много, но опробовала весь ассортимент. Не помню, когда и почему ушла Зинка - как потом выяснилось, из-за зубной боли. Танцы были основным занятием на празднике, и я развлекалась как могла: меняла кавалеров и с каждым умудрялась пофлиртовать и пообещать что-нибудь типа «Завтра выйду за тебя замуж!» или «Это ночь твоя!», совершенно забыв, что с юмором у них дело обстоит неважно. В какой-то момент я вдруг сквозь туман алкоголя задала себе вопрос: «А что это я здесь делаю?» и незаметно смылась к себе в номер.

Кстати, этот вопрос довольно часто всплывал в моей голове, даже превратился в сакраментальную фразу. Особенно настоятельно он звучал, когда я бывала в какой-нибудь компании, на массовом сборище, тусовке, как сейчас говорят. И молча ответив на него: «Сама не знаю!», я стараюсь незаметно исчезнуть. Наверное, этот случай в Нальчике был первым из череды ему подобных. И когда меня заносило туда, куда вовсе не надо было бы, этот вопрос, раз родившийся, стал частым гостем в моей голове. «Что ты здесь делаешь?» - обратилась я к себе и тогда, когда однажды обнаружила, что не знаю, зачем вообще я живу на Земле «и не лучше ли тихо смыться»?