Елена Анопова - Блудная дочь возвращается

Моя первая свадьба. Мне 19 лет. На мне платье из блестящей ткани с металлической ниткой, которое я сшила сама накануне торжества. На голове модная в то время короткая капроновая фата. Мы с Женькой, отвернувшись от гостей, собравшихся в кафе, обсуждаем животрепещущий вопрос - мой аборт. Она уже договорилась со знакомым врачом, и мы устанавливаем точную дату, когда мне отправляться в больницу. Срок у меня два месяца, так что можно отложить это мероприятие до возвращения из свадебного путешествия. В общем, решение принято и можно идти веселиться.

Замуж я выходила не «по залёту», как сейчас говорят, а по собственной воле. Просто мне казалось, что пришло время: уже 19 лет, все кругом обзавелись семьями - значит, и мне пора. А беременность просто совпала, проявилась уже после того, как были сданы документы в загс.

Это был уже не первый аборт в моей жизни, но и в 17 лет, делая первый, я не очень-то сокрушалась. Все женщины, которых я встречала в роддомах и абортариях, никогда не переживали по поводу «потери ребёнка», кроме одной 35-летней дамы, у которой случился выкидыш на 5-м месяце, а детей ещё не было. Всё это досужие вымыслы. Женщина переживает только в том случае, если этот акт оборачивается потерей надежд и планов, которые она вынашивает в своём воображении. Радужные фантазии, прикипевшие к ней и ставшие уже её неотъемлемой частью, вдруг стираются, как простые переводные картинки. Но эта потеря причиняет душевную боль. Другое дело, когда небольшая операция приносит освобождение от многих проблем, которые неминуемо возникнут в будущем. В палате, где собираются женщины после аборта, когда всё уже позади, витает атмосфера лёгкости, звучат анекдоты и весёлый задушевный трёп. До сих пор считаю, что все эти моральные страдания, о которых любят говорить во всеуслышание, не что иное, как очередное «навешивание лапши на уши». «Ах как я люблю этого ещё не рождённого ребёнка… Ах-ах-ах». Это только в кино и романах да по заказу от социума. Когда в государстве не хватает народонаселения и падает рождаемость, невесть откуда появляются поборники морали. Средства массовой информации выпускают в эфир душещипательные передачи, организуются демонстрации поборников запрета абортов, состоящие, кстати, в основном из бесплодных мужчин и бездетных женщин. А уж церковники оживляются, как птицы-падальщики. А тогда, в 1967-м, рождаемость была на высоте. СМИ рекламировали и внутриматочные спирали, и пропагандировали безопасность абортов. Так что особых клише по этому поводу нам никто не навешивал.

Меня больше заботила мысль, чтобы это было сделано хорошо и безболезненно. Можно было пойти и бесплатно через поликлинику, официальным путём. Но «по знакомству гарантировали полноценную анестезию и внимание врача. Тем более такого «своего» врача нам удалось завести, и в дальнейшем вся наша компания к нему обращалась.

Меня так заботил этот вопрос ещё и по той причине, что мой первый аборт оставил слишком негативные воспоминания. Мне было тогда 17 лет, и я встречалась с Максимом Виноградовым, моим ровесником. Школу я к тому времени окончила и работала на Трёхгорке (фабрика «Трёхгорная мануфактура») художником-оформителем. Опыт половой жизни у нас был очень скуден, а советы по этому поводу исходили от Женькиной соседки, которая была замужем и в наших глазах вполне компетентна. Она же снабжала нас противозачаточными средствами. То ли средства эти были слабы, то ли я недостаточно «вникла», но факт остаётся фактом: не успела я приобщиться к своему статусу женщины, как «залетела». Если даже сейчас девушки боятся признаться родителям, то в те времена это было просто немыслимо. Дело не в том, что было стыдно сознаться в своей беременности, гораздо страшнее было объявить себя «распутной», не соблюдающей законы «советской морали». «У отца будет инфаркт», - ужасалась я. (Впрочем, так потом и случилось.)

Стали искать всякие примитивные способы избавления от беременности, среди которых были и дедовские, и более современные. Например, следуя советам, я парилась по два часа в ванне, а потом прыгала со стула, и аспирин пила в огромных количествах - всё безрезультатно.

Была у нас одна знакомая, Люська Смирнова. Я, кстати, видела её на днях по телевизору в фильме режиссёра Юрия Челюкина, который впоследствии стал её мужем. А в те времена он был Люськиным любовником, а потом развёлся с женой, актрисой, о которой на «Мосфильме» говорили, что она страшная б…, даже поговорку сочинили. Но молва, как правило, обвиняет женщину. Люська была лет на 15 моложе своего любовника. Зная нравы в киномире, думаю, она была у него не единственной. Люська тоже “не клала яйца в одну корзину” - встречалась со своим ровесником Ремом, с которым посещала нашу компанию. Так что Челюкин был лицом каким-то фантомным, но часто упоминаемым. Люська взахлёб рассказывала о его чудесном отношении к ней - примерно так: “Просыпаюсь утром… а он уже ушёл. Смотрю, на столике завтрак, а под тарелкой обязательно деньги…”, ну и далее в том же духе. А его бывшая жена в каком-то интервью рассказывала, как однажды, без предупреждения вернувшись из экспедиции домой, она застала там девушку в своём собственном махровом халате. На законный вопрос, кто вы и что вы тут делаете, жена получила ошеломляющий ответ: “Юрина жена”. Э. собрала вещи и покинула свой дом. Надо признать, Люська была девушкой с “ изюминкой”, блондинка с точёной фигуркой и тонким вкусом. Мы ещё называли её Кровавой Мэри - губы она красила-ярко алой помадой.

Так вот, эта самая Люська была медсестрой и предложила мне сделать специальные уколы, вызывающие выкидыш. Я даже помню название препарата - пертусин. Она сама мне их и делала. Но серия инъекций тоже не помогла, а время поджимало. Пришлось мне всё-таки пойти на приём в поликлинику. Выслушала от гинеколога нелицеприятную лекцию, главное в которой было “не замужем”, получила направление на анализы, длительный сбор которых должен был предшествовать получению направления уже в больницу.

Срок у меня был большой, я очень нервничала, так как говорили, что если обнаружат беременность свыше 18 недель, меня “выгонят с операционного стола”. И вдруг, когда я пришла на работу, у меня открылось кровотечение. Я страшно испугалась. Мне уже стало всё равно, узнают ли об этом и что скажут. Хорошо, что прямо на территории Трёхгорки имелась санчасть: туда я сразу и кинулась. Гинеколог, не выпуская из кабинета, вызвала «скорую», и меня увезли прямо на операционный стол. Не знаю, делали ли они анестезию вообще, но боль была адская. Правда, хирург это объяснил тем, что “плод прирос” к стенкам матки вследствие моих дурацких экспериментов. В общем, в полузабытьи от боли и ужаса я дала себе слово, что больше не буду “никогда и ничего”.