Елена Анопова - Блудная дочь возвращается

Но к середине дня я оклемалась настолько, что доползла до телефона-автомата и позвонила домой. Мама, конечно, тут же примчалась. Обливая друг друга слезами, мы решили, что скроем все от отца. Тем более, что вся эта история была закономерным продолжением предыдущей, тоже со мной связанной, в результате которой он получил микроинфаркт.

Я так и вижу, как отец лежит в постели: широченная кровать почему-то в середине гостиной. Это, конечно, аберрация памяти - кровать на самом деле была в спальне, но в моём воображении - она в центре внимания. Он страдальчески вздыхает и держится за грудь: опять неблагодарная дочь “ранила отца в самое сердце”.

А дело было так: я отправилась с Максимом в Тарасовку на дачу, принадлежавшую жене его отца. Родителей же предупредила, что еду к Таньке Лебедевой, своей бывшей однокласснице, с которой периодически поддерживала дружеские отношения, и останусь там ночевать. Кто так не поступал в своё время? Кто, заранее предупредив подругу, не сматывался по своим делам? И кого эта подруга хоть раз в жизни не подводила? Это как рок, управляющий событиями и людьми. Часов в 10 утра она заявилась ко мне на проспект Вернадского: А где Лена?”

У родителей, естественно, истерикаю. “Она же у тебя!”

Никогда такого не было, чтобы Танька, вдруг, утром, собрав компанию, заехала за мной. И что могло ей стукнуть в голову?!

В общем, возвращаюсь днём домой, а там просто кошмар. Отец сосёт валидол, мать роняет посуду, а бабка раскачивается (нервничает) на стуле.

“Признавайся, где была!” Ну я и призналась, что была у Максима.

“Вызывай его сюда!” Не помню как (телефона у него не было), но я его вызвала.

“Женитесь! И немедленно!” - требуют родители. Максим говорит, я, мол, хоть сейчас и с великим удовольствием. А я уперлась, как баран: “Не выйду за него замуж, и всё!”

Ни теперь, ни тогда я не могу вразумительно ответить на вопрос, почему я отказалась выйти за него замуж, тем более, что это происходило как раз в период моей отчаянной борьбы с беременностью. Скорее всего, на моё упорство повлияло именно давление со стороны родителей. Наверное, если бы они, наоборот, сопротивлялись нашему браку, я бы приложила все силы, чтобы он состоялся.

“Тогда мы запрещаем вам встречаться!” - это была реакция родителей на моё упрямство. Нет ничего глупее и бесполезнее, чем что-либо запрещать. Мы встречались ещё более года…

У отца обнаружился микроинфаркт, и ему прописали постельный режим. Я злилась на отца, считая, что его болезнь - чистая демонстрация, инструмент управления мной.

Пройдёт какое-то время, и я ему заявлю: “Я 25 лет слышу о твоём больном сердце, но ты всё ещё жив. Всё это спекуляции на моём отношении к тебе!” Больше я не слышала от него напоминаний о сердечном недуге. Да и сама со временем поняла, что мой страх вокруг здоровья родителей (“вдруг я буду виновата в их болезни или, не дай бог, смерти!”) сродни эгоизму, причём моему собственному. Ведь на самом деле я опасалась не того, что по моей вине с ними что-то может случиться, а того, что если это всё же случится, я буду всю оставшуюся жизнь мучиться укорами совести и плохо будет именно мне! Я представила себе, как такой же эгоизм слышится в рыданиях по усопшим: “На кого ты меня покинул. Как же я без тебя?…” Жалко-то себя, любимого!

Но тогда, в семнадцать лет, я ещё не погружалась в философские и психологические рассуждения и этого не понимала. Меня просто бесило, что по милости отца приходится испытывать угрызения совести и вечно лгать и изворачиваться.

Когда у меня появилась собственная дочь, я обещала себе, что сделаю всё, чтобы ей не пришлось врать и лицемерить.

- Ты куда так накрасилась?! (Это к Ланке.) Нет, ты только посмотри (это уже ко мне), на кого она (Ланка) похожа! (Да на меня и тебя! На кого же ещё?) Намазалась, как не знаю кто… (знаешь!).

Ланка, моя младшая дочь, которой четырнадцать лет, собирается на вечерний променад. Может быть, на дискотеку. Саша, мой муж, не может примириться с акселерацией и веяниями времени. Да и согласиться с тем, что дочь уже подросла и стала личностью.

- Нет, я понимаю, что она всё равно накрасится в подъезде, даже если я запрещаю! Но я же тоже не могу смотреть на это равнодушно. Сегодня красится, как взрослая, а завтра в подоле принесёт… - Саша продолжает свою тираду.

- Ну что ты орёшь? - (Это уже я.) Ты всё равно ей свою голову не присадишь. Вспомни себя! Или ты другой был, родителей слушался?

Мой муж взволнованно убегает в свой кабинет, и я слышу, как сидя за мольбертом, он что-то сердито бурчит себе под нос. А я вспоминаю свою историю…

А история эта - история моего грехопадения. Так это называется, что совершенно не согласуется с моими взглядами и мироощущением.

Ага, вот и соответствующие фотографии. Смешная светлоглазая веснушчатая девочка. Причёска модная, вся голова в каких-то “сардельках”. А этот парнишка с улыбкой идиота - Максим, мой первый мужчина.

С Максимом Виноградовым я познакомилась на школьном вечере, когда училась в 10-м классе. Правда, я и раньше, по его словам, сталкивалась с ним на переменах, но не замечала его многозначительных взоров. Макс утверждал, что давно стал поглядывать в мою сторону, ещё с тех пор, как я появилась в их школе, то есть за полгода до описываемых событий. И я смутно припоминала длинненькую серенькую тень, маячившую передо мной в коридоре в тот момент, когда, сидя на скамейке у окна, я спешу прочитать невыученный урок.

В школе я была признанная модница, привыкшая к вниманию. Вместо форменного коричневого платья носила оранжевое, под которое надевала нижнюю юбку с бабушкиными кружевами, кокетливо выглядывавшими из-под подола. Передничек был перешит так, чтобы выделялась грудь и подчеркивалась талия (я тогда уже немного шила). Туфли старалась носить на каблуках, и на голове делала подобие “бабетты” - причёска с высоко взбитыми волосами. Глазки тоже слегка подкрашивала - насколько это дозволялось завучем по кличке Жучка, которую она заслужила отвислыми, дряблыми щеками-брылями и лающей недовольной интонацией.

На тот школьный вечер меня уговорила пойти Танька Лебедева. Раньше мы учились в одной школе, но после восьмого класса нас раскидали по всей Москве. Она теперь училась в школе с медицинским уклоном, пошла по стопам отца. А наша школа была со швейным уклоном. Во время практики мы работали на фабрике “Большевичка” - пришивали подкладку к гульфикам (застёжка на брюках), а Танька трудилась санитаркой. Правда, это не имеет прямого отношения к моему рассказу.

Прознав про наш “Огонёк”, она взяла меня в оборот, желая проникнуть на вечер. Чужие на “Огоньки” не допускались, я же выступала в роли “пропуска”.