Габриэль Гарсиа Маркес - Тризна безумия [Сборник рассказов]

Бессонница подействовала на него благотворно. Несмотря на то, что Билли встал в пятницу с постели, буквально измочаленный чудовищной ночью, он теперь намеревался самостоятельно распоряжаться своей жизнью. Он наконец решился взять и взломать замок собственного чемодана, чтобы переодеться. Открыть его обычным путем у Билли не получилось бы в любом случае, поскольку ключи от чемодана остались в сумке Нэны Даконте, равно как и большая часть их путевых денег, а также записная книжка, откуда он наверняка смог бы извлечь телефон каких-либо парижских знакомых. В ставшем уже привычном кафе Билли внезапно осознал, что вполне прилично по-французски здоровается и заказывает для себя сэндвичи с ветчиной и кофе с молоком. Он безусловно отдавал себе отчет в том, что заказать масло и яйца никогда не сможет, ибо подобных слов ему, конечно же, вовек не осилить. Однако масло и без того подавали вместе с хлебом, а сваренные вкрутую яйца лежали на стойке у всех на виду, и их брал каждый, кто хотел. Помимо этого, официанты уже стали узнавать его — после миновавших трех дней — и нередко выручали его, помогая объясниться по-французски. Вот почему в пятницу Билли удалось заказать себе на обед телячий бифштекс с жареной картошкой и бутылку вина. Он ел и пытался навести хоть какой-то порядок в снедавших его мыслях. После трапезы он настолько обрел самообладание, что потребовал еще одну бутылку вина, отпив которую до-половины, он устремился через улицу, намереваясь силой ворваться в больницу. Ему было невдомек, где именно следует искать Нэну Даконте, но образ врача-азиата упорно не шел из его головы. Билли полагал, что этот образ вне всякого сомнения был ниспослан ему самим Провидением, и был убежден, что отыщет его. Он решил идти не через главный вход, а воспользоваться отделением скорой помощи, где охрана, по его мнению, была куда слабее, однако ему не удалось пробраться дальше того самого коридора, где Нэна Даконте в последний раз помахала ему на прощание рукой. Дежурный врач в испачканном кровью халате о чем-то у него поинтересовался, но Билли даже не взглянул на него. Дежурный врач припустил за ним, твердя все один и тот же вопрос, а потом неожиданно с такой силой вцепился в руку Билли, что тот был вынужден остановиться. Билли сделал попытку стряхнуть руку своего неотвязного преследователя при помощи одной из уловок каденерос, но его противник обложил его матом по-французски, заломил ему «ключом» руку за спину и, не прекращая прохаживаться по адресу матушки Билли последними словами, доволок его, почти терявшего сознание от боли, до самых дверей, откуда и выметнул его наподобие мешка с картошкой прямо на середину улицы.

Билли Санчес усвоил горький урок и в один вечер повзрослел. Он принял решение обратиться к послу, как безусловно поступила бы в подобной ситуации Нэна Даконте. Нарочито угрюмый швейцар отеля, готовый придти на помощь к иностранцам и терпеливо внимавший их желаниям, нашел в справочнике необходимый телефон, а также адрес посольства, и записал их на карточке, которую вручил Билли. Трубку подняла женщина, отличавшаяся невероятной любезностью, и в ее медоточивом и бесцветном голосе ухо Билли Санчеса немедленно уловило андский акцент. Он представился ей, огласив все до одного свои имена и аристократические фамилии, будучи уверен, что это не сможет не произвести на женщину известного впечатления, однако та никак не среагировала. Заведенной механической скороговоркой она затвержено повторила, что посла нет и до завтра уже не будет, но и без того посол принимает лишь по предварительной записи и только в исключительных случаях. И тогда Билли Санчес понял, что этот путь также не приведет его к Нэне Даконте; он поблагодарил секретаршу, стараясь не уступать ей в любезности. Сразу после этого он поймал такси и помчался в посольство.

Здание посольства располагалось в доме № 22 по улице Элизиума, находившейся в одном из самых тихих и спокойных районов Парижа, однако спустя многие годы в Картахене де Индиас Билли поведал мне, что тогда на него произвело впечатление только солнце, впервые после его приезда пламеневшее столь же ярко, как и на Карибском море; а над городом величественно возносилась в ослепительно голубые небеса Эйфелева башня. Поскольку посол отсутствовал, Билли принял чиновник, в котором всё — костюм из черного сукна, траурный галстук, трепетные движения и голос, исполненный смирения, — напоминало человека, насилу оправившегося после смертельного недуга. Ему была понятна тревога Билли Санчеса, но он смиренно молвил юноше, что в настоящий момент они находятся на территории цивилизованной страны, нормы законности которой основаны на исключительно древних и безусловно разумных принципах, чего никак нельзя сказать о каких-нибудь там латинских америках, погрязших в варварстве, где достаточно подкупить швейцара — и вход в любую больницу свободен.

— Увы, мой юный друг, у вас ничего не выйдет, — резюмировал чиновник — Вам надлежит подчинится рассудку и дождаться вторника. Тем более что осталось всего-то четыре дня. А покуда наведайтесь в Лувр. Это место заслуживает посещения, уверяю вас.

Покинув посольство, Билли Санчес, пребывавший в полной растерянности, оказался на площади Согласия. Он заметил взметнувшуюся над крышами домов Эйфелеву башню, казалось, находившуюся совсем рядышком, и вознамерился прогуляться до нее пешком по набережной. Но совсем скоро он осознал, что на самом деле она много дальше, чем это представляется на первый взгляд; кроме того, башня постоянно меняла свое местоположение по мере его приближения к ней.

Вот почему Билли опустился на скамью, стоявшую на берегу Сены, и стал опять размышлять о Нэне Даконте. Он машинально наблюдал за проплывающими под мостом буксирами, которые куда больше, чем на суда, походили на странствующие домики с разноцветными крышами, цветочными горшками на подоконниках и бельем, висящим на проволоке для просушки. Билли целую вечность взирал на застывшего рыбака с застывшей удочкой и застывшим поплавком в воде. В конце концов он изнемог от бесполезного ожидания заметить хоть малейшее движение, а тут в довершение всего стало стремительно смеркаться, и Билли подумал, что необходимо поймать такси и возвратиться в отель. И только тогда его осенило, что он не имеет никакого понятия о том, в каком из районов Парижа располагается столь важная для него больница. Он запаниковал и шмыгнул в первое попавшееся ему кафе, где заказал себе коньяку и попытался привести свои мысли в порядок. Пребывая в раздумьях, Билли неожиданно увидел себя многократно отразившимся во множестве зеркал, которые висели на стенах; он предстал себе напуганным и совершенно одиноким и впервые в жизни ощутил, что смерть — реальна. Но вторая рюмка коньяку возвратила ему присутствие духа, и он решил, что необходимо возвратиться в посольство. Билли пошарил у себя по карманам и обнаружил карточку с названием улицы, на обороте которой значились название и адрес его отеля. Происшедшее потрясло его до такой степени, что до конца недели он покидал свою комнату лишь для приема пищи или перестановки своего автомобиля на противоположную сторону. Три дня кряду моросил серый и грязный дождь, тот же, что и в день их приезда. Билли Санчес, ранее за всю жизнь не прочитавший до конца ни единой книги, теперь был бы счастлив почитать, чтобы только хоть как-то разогнать скуку, но книги, обнаруженные им в чемоданах жены, все до одной были на иностранных языках. Таким образом, он был обречен дожидаться вторника, созерцая нескончаемых павлинов на обоях и беспрестанно размышляя о Нэне Даконте. В понедельник он вознамерился немного прибрать в комнате, думая о том, что могла бы сказать Нэна, обнаружив его в подобном виде; именно тогда он заметил на норковой шубке засохшие пятна крови. Полдня он упорно старался отмыть шубку при помощи благоухавшего мыла, и в результате привел ее в то же самое состояние, в каком ее доставили в самолет в Мадриде.