Чимаманда Адичи - Лиловый цветок гибискуса

Вечером по дороге на стадион к нам заехал отец Амади — хотел всех отвезти на футбол. Он тренировал мальчиков из Угву Адижи, готовил их к турниру, организованному правительством для отбора юных талантов. Но Обиора одолжил у соседей сверху видеоигру и теперь сидел вместе с Чимой и Джаджа перед телевизором. Идти им, естественно, никуда не хотелось. А когда отец Амади позвал Амаку, та рассмеялась:

— К чему излишняя вежливость? Я отлично понимаю: вы хотите побыть наедине с той, кто дорог вашему сердцу.

Отец Амади улыбнулся, но ничего ей не ответил.

И я отправилась с ним одна. Пока мы ехали на стадион, от стеснения у меня пересохло во рту. Я была признательна отцу Амади за то, что он не стал комментировать слова Амаки, а говорил про ароматные дожди и подпевал на игбо энергичному хору, записанному на магнитофон. Мальчики — более высокие, взрослые версии тех ребят, что я видела прошлый раз, — уже ждали отца Амади. Их дырявые шорты были так же поношены, а майки — тех же неопределенных цветов. Отец Амади говорил с ними громче, чем обычно, и его голос звучал более резко. Он подбадривал, объяснял и показывал слабые места каждого мальчишки. А когда они принялись прыгать в высоту — кажется, на пределе сил, — в какой-то момент отец Амади незаметно приподнял планку на одно отделение.

— Еще раз! На старт! Внимание! Пошли!

И они, один за другим, перепрыгнули. Так он проделывал несколько раз, пока мальчишки не взмолились:

— Ну, святой отец! Ah! Ah! Fada!

Отец Амади рассмеялся и сказал, что всегда верил: они могут взять высоту куда выше, чем сами думают. И они только что доказали его правоту.

И тогда я поняла, что тетушка Ифеома именно так воспитывает своих детей. Она постоянно, изо дня в день, ставит планку их понимания все выше и выше, разговаривая с ними, как с умными взрослыми, и объясняет, чего от них ожидает. Она верит, что они возьмут высоту. У нас с Джаджа все по-другому. Мы брали свою высоту не потому, что верили, что справимся с ней, а потому, что панически боялись того, что произойдет, если мы ее не возьмем.

— Почему ты хмуришься? — спросил отец Амади, садясь рядом со мной. Его плечо коснулось моего. Новый запах пота и привычный аромат одеколона коснулись моего носа.

— Так…

— Может, расскажешь?

— Вы верите в этих мальчиков, — выдала я.

— Да, — подтвердил он, внимательно глядя на меня. — И они не нуждаются в том, чтобы я верил в них, это нужно мне.

— Почему?

— Потому что мне нужно верить в то, в чем я не стану сомневаться, — он взял бутылку с водой и стал жадно пить. Я наблюдала, как двигается его горло, и страстно хотела стать этой водой, вливаться в него, быть с ним единым целым. До этого момента я никогда в жизни не завидовала воде! Он поймал мой взгляд, и я, пытаясь понять, что он в нем прочел, отвела глаза.

— Тебе пора переплести косы, — сказал отец Амади.

— Правда?

— Да. Я отведу тебя к женщине, которая причесывает твою тетушку.

И он протянул руку и коснулся моих волос. Мама заплела их еще в больнице, но из-за терзавших меня головных болей, сильно натягивать волосы она не решилась, и вышло рыхловато, кое-где выбивались целые прядки. Отец Амади провел рукой вдоль распушившихся косичек, глядя мне прямо в глаза. Он был слишком близко. Его прикосновение, легкое, невесомое, вызвало у меня мучительное желание ощутить вес его ладони. Мне хотелось броситься ему на грудь, прижать его руку к своей голове, груди, животу, чтобы он мог ощутить тепло, наполнявшее меня.

Отец Амади опустил руку, поднялся и побежал к мальчикам на поле. А я на него смотрела…

Амака зашевелилась в кровати, и я проснулась. Рассвет еще не наступил, и лавандовые лучи утреннего солнца не тронули жалюзи. В слабом свете уличного фонаря я увидела, как кузина завязывает на себе накидку. Но, направляясь в туалет, она никогда ее не надевала. Что-то случилось?

— Амака, о gini ?

— Прислушайся, — ответила она.

С террасы доносился голос тетушки Ифеомы. «Почему она встала так рано?» — подумала я, а потом услышала пение. Где-то за окном, на улице звучал целый хор.

— Студенты бунтуют, — пояснила Амака.

Я встала и пошла следом за ней в гостиную. Что это значит? Мы в опасности? На террасе вместе с тетушкой Ифеомой стояли Джаджа и Обиора. Меня удивила ощутимая плотность ночного воздуха, казалось, он состоит из тысяч еще не упавших дождевых капель.

— Выключите уличный фонарь, — велела тетушка. — Они могут начать кидаться камнями, если заметят свет.

Амака выполнила ее просьбу. Пение слышалось громче и четче. В хоре было не меньше пятисот человек:

— Долой старшего администратора! Нет главе государства! Дикарь, надень штаны! Где вода? Где электричество? Где бензин?

— Студенты так шумят, что я думала, они уже перед домом, — сказала тетушка.

— Они придут сюда? — испугалась я.

Тетушка Ифеома обвила меня рукой и притянула к себе. От нее пахло тальком для тела.

— Нет, ппе , что ты! Волноваться стоит соседям ректора. Прошлый раз студенты сожгли машину старшего преподавателя.

Хор голосов гремел вовсю, но не приближался. Послышался шум. В унизанное звездами небо стали подниматься густые клубы черного дыма. Раздался звон битого стекла.

— Мы говорим: нет старшему администратору! Пошел прочь! Вы не хотите нас слушать? Придется!

Пение сопровождали крики и визг. Потом послышался голос, который повел соло, и толпа возликовала. Порыв прохладного ветра, пропитанного едким запахом дыма, донес до нас с соседней улицы обрывок пламенной речи на ломаном английском языке:

— Великие львы и львицы! Разве мы много хотим? Нам нужны политики в чистых трусах! Есть трусы у президента? Чистые трусы? Нет!..

— Смотрите, — прошептал Обиора и ткнул чуть влево. И мы увидели группу бегущих студентов — человек сорок с факелами и горящими палками. Они промелькнули, словно быстрый черный поток.

— Наверное, догоняют основную группу, — прокомментировала Амака.

Мы еще немного послушали, а потом тетушка предложила всем лечь и еще немного поспать.

На следующий день тетушка Ифеома вернулась с работы с новостями о студенческих волнениях. Это был самый мощный бунт с той поры, как подобные выступления стали привычным делом, что произошло несколько лет назад. Студенты дотла сожгли дом старшего администратора со всеми хозяйственными постройками. Огонь заодно уничтожил шесть университетских машин.

— Говорят, самого администратора, его жену и детей вывезли в багажнике старого «Пежо 404», о di egwu , — сказала тетушка Ифеома, размахивая циркулярным письмом. Когда я прочла эту бумагу, сердце мое сжалось, а земля ушла из-под ног. В документе за подписью секретаря университета сообщалось, что учебное заведение закрывается на неопределенный срок в связи с ущербом, нанесенным его имуществу, и сложившейся общей нездоровой атмосферой. Я подумала: что же это значит для нас? Неужели тетушка Ифеома уедет? Неужели мы никогда больше не приедем в Нсукку?