Вацлав Михальский - Мир тесен

В дверную ручку голубой редакционной двери была просунута записка:

«Старик!

Я срочно уехал в типографию. Буду не раньше двух дня. Погуляй.

Твой Смирнов».

— Ладно, — Слава пожал плечами, — погуляем.

В посёлке становилось всё жарче. Зелёный аул в теснине гор казался отсюда раем, погруженным в благодатную тень.

— Может, в аул сходим, — предложил Слава, — я там ещё не был.

— Можно.

Они спустились в ущелье, к самому обрыву. Далеко внизу, зажатая между каменных стен, несла свои чёрные воды речка. И было трудно поверить, что эти жалкие воды смогут вертеть огромные турбины и дадут миллион киловатт электрической энергии. Слава поймал себя на том, что ему неудержимо хочется прыгнуть вниз. В груди похолодело. Он сделал шаг назад, обернулся и увидел на выступе скалы над собою железный штырь и надпись:

«Уровень воды 7/VIII — 1963 г».

Слава дважды перечел выведенную красной краской надпись, сказал Фёдору:

— Взгляните, куда поднималась вода этой речки девять лет тому назад!

Фёдор прочёл, пожевал губами и ничего не сказал.

«Какая сила! — подумал Слава. — Вот что значит горная речка. Как взрыв! Трудно поверить…»

Они поднялись к мосту, проложенному Сашей, перешли по его гулко качающимся железным листам на ту сторону, в аул.

Фёдор не отставал от Славы ни на шаг, плечи их то и дело соприкасались. А что он ещё мог сделать для Славы, кроме как подставить своё плечо в самом прямом смысле этих слов. И он готов был это сделать в любую следующую секунду, если Славе случится вдруг оступиться или на него навалится какой-то неведомый груз.

Слава много слышал о террасном садоводстве и сейчас с любопытством глядел на обложенные белым плитчатым камнем террасы, что, словно бастионы жизни, дышали среди бесплодных скал.

Но даже сады не разрушали впечатления утраты. Оно сквозило в выломанных вместе с коробками дверях и окнах, в валявшихся по дворам ржавых ведрах и керосинках. В одном дворе стояла поломанная, почерневшая от дождей деревянная колыбель. В другом валялась затоптанная в грязь тетрадка в косую линейку. Всё сколько-нибудь ценное было увезено на новое место жительства. Из темноты первых этажей, где раньше были хлевы, пахло уныло, холодно, золотилась раскиданная солома, над кучами навоза не было видно даже мух.

У здания бывшего сельсовета они остановились под фанерным стендом, с которого криво улыбающийся краснощекий мужчина в ядовито-зелёном пиджаке и фиолетовом галстуке призывал местное население сдавать деньги в сберегательную кассу. Многие сакли были полуразрушены — видно, из стен выдирали пригодный для строительства камень. Слава подумал о том, что гибель одного селения — гибель целого мира. Ему захотелось узнать об истории аула, о его прежней жизни. Ведь в этих брошенных на волю ветра и времени домах жили, любили, умирали, ненавидели. Здесь были свои легенды, свои порядки. В каждом уголке земли есть своя боль и красота, а значит поэзия, своя неповторимость и печаль. Слава чувствовал, что здесь, в ауле, было немало радости и горя, и оно было терпкое, единственное, не выдуманное по чьей-то прихоти, не намалёванное холодной рукой, а живое и подлинное, нежное, как девичий румянец, и незабываемое, как удар ножа. Слава чувствовал всей душой пронзительную боль опустевшего аула, утрату каждого камня, сиротство каждого дерева.

— Утром я видел дым над саклями, — сказал Слава, — здесь ещё живут люди.

Они поднялись по грязной каменистой улочке. Совсем рядом кудахтнула курица. На её голос вошли в раскрытые ворота. Посреди небольшого двора стоял обнаженный по пояс парень и, наклонившись вперед, зажмурившись, смывал с лица мыло. Сливала ему старуха в длинном тёмном платье, тёмных шальварах и тёмном большом платке, перекинутом через плечо. Парень плеснул в лицо, омыл загорелый столб шеи, белую, перекатывающуюся мускулами грудь, узловатые бугры борцовских бицепсов, выпрямился.

— О-о! Добро пожаловать! — просиял он широким добродушным лицом. — Слава, Фёдор. Заходите! Заходите!

— Мухтар! — обрадовался Слава. Это был тот самый бетонщик, с которым они пили пиво в день его приезда на стройку, тот, что выиграл по лотерее мотоцикл.

Старуха подала Мухтару застиранное полотенце, приветливо улыбнулась гостям и пошла в саклю.

— На экскурсию? — вытирая лицо, спросил Мухтар и крепко поздоровался с ними за руку.

— На экскурсию, — улыбнулся Слава, — а вы знакомы? — кивнул он на Фёдора.

— Еще бы! — засмеялся Мухтар. — В одном звене работаем, в одной бригаде.

Фёдор пробормотал себе под нос что-то.

— Мои, — Мухтар показал полотенцем в сторону покосившейся сакли, — не хотят спускаться на равнину. Говорят, будут здесь до последнего. Я там, внизу, в Красивой долине, дом строю, уже заканчиваю, а мама и дядя всё никак не переезжают. Там у нас целый посёлок вырос, да вы знаете. Водохранилище будет рядом, дороги во все стороны асфальтированные, там не посёлок, а настоящий курорт будет. Все уже перебрались. Нам и материалами и деньгами здорово государство помогло. Фактически мы будем жить в горах, но не в старом ауле, а в городке, где в каждом доме будет и сад, и двор, и все коммунальные удобства. Прошу в гости. Мы сегодня с Фёдором в ночную смену выходим, день свободен. Пришёл проведать своих стариков. Вернее, приехал, — снова просияв, он кивнул на саклю, где в тени выглядывало колесо мотоцикла. — Идет, как зверь, по любому уклону, — подводя гостей к сакле, говорил Мухтар. — Входите, посмотрите, как живут горцы.

Вошли в саклю. Посреди её стояла железная печка-буржуйка у окошка — четырёхугольный стол, покрытый блёклой клеёнкой, венские стулья, на стене висел старый коврик, на другой стене — ковёр побольше и поновее, у этой же стены — большая кровать с никелированными спинками и горой цветастых подушек.

«Не богато живут, — подумал Слава, — и никакой экзотики. Сколько вранья в литературе о горах и горцах, сколько напыщенной выдумки».

Мать Мухтара кинулась вытирать ладонью сиденья стульев, улыбаясь гостям. Её выцветшие, когда-то чёрные глаза светились искренней радостью.

— Дядя работает за аулом, — сказал Мухтар, когда они сели за стол, — он целый день там, а мама один на один с развалинами.

Мать Мухтара не понимала по-русски.

— Хорошо у вас в ауле, — сказал Слава. Мухтар перевел его слова, а потом ответ матери:

— Аллах оставлял это место для себя, а потом решил уступить его нашим аульчанам.

— Да, так у нас говорят, — засмеялся Мухтар, — с трех сторон аул защищен горами, а четвертая, восточная, — солнечная. Зимы у нас почти не бывает, скот всегда на подножном корму, у нас здесь микроклимат. А может на дворе посидим, а? Под деревьями, на свежем воздухе?