Фрэнсис Бернетт - Как стать леди [litres]

Сколько раз она повторяла себе эти слова во время церемонии, после нее и по пути на Саут-Одли-стрит, где был сервирован свадебный завтрак, сосчитать невозможно. Когда лорд Уолдерхерст помог ей выйти из кареты, и она ступила на красный ковер и увидела толпы ротозеев по обе его стороны, белые банты на сюртуках кучера и лакеев, подъезжавшие к дому один за другим экипажи, у нее закружилась голова.

– Вот она какая, маркиза! – воскликнула молодая женщина с шляпной картонкой, толкая локтем свою компаньонку. – Вот она. Что-то бледненькая, правда?

– Да Господи, ты только посмотри на все эти бриллианты и жемчуга! – воскликнула подруга. – Вот бы мне такие!

Завтрак был роскошным и долгим, гости тоже были роскошными и уходить не торопились, и когда пришло время сменить великолепие брачного наряда на дорожный костюм, Эмили уже была не в силах выдерживать напряжение. Оказавшись в тишине своей спальни вместе с Джейн Купп, она испытала невероятное облегчение.

– Джейн, – взмолилась она, – вы ведь точно знаете, сколько времени мне надо на то, чтобы одеться, и когда я должна спуститься к экипажу. Вы позволите мне смочить лоб одеколоном и просто прилечь на пять минут? Всего пять минут, Джейн. Но, пожалуйста, проследите за этим.

– Да, мисс… Простите, миледи. У вас точно есть пять минут.

И ни минутой больше: Джейн сидела в гардеробной с часами в руках и ревностно следила за стрелками. Но даже пять минут сделали свое дело.

Спускаясь по лестнице и идя сквозь толпу об руку с лордом Уолдерхерстом, она чувствовала себя уже гораздо увереннее. Гостиная, полная нарядных, сверкающих драгоценностями гостей, казалась ей волшебным садом. А потом она снова ступила на красный ковер, и снова увидела уличную толпу, ливрейных лакеев, замерших у экипажей, и большие белые банты.

Оказавшись внутри экипажа, оставляя позади затихающие вопли толпы, она повернулась к лорду Уолдерхерсту и посмотрела на него с безмятежной улыбкой.

– Что ж, – произнес он со свойственной ему оригинальностью, – вот все и закончилось.

– Да, – согласилась с ним Эмили. – И я никогда не забуду доброту леди Марии.

Уолдерхерст смотрел на нее и в голове у него шевелился какой-то вопрос. Какой именно – он и сам не мог понять. Но почему-то из-за этого он чувствовал некоторое возбуждение. Наверное, это из-за того, как она держалась на церемонии и все это время. Немногие женщины способны пройти через такое испытание с таким достоинством. Ее прямую, статную фигуру прекрасно облегал отделанный соболем бледно-лиловый дорожный костюм. В этот момент большие, доверчивые глаза Эмили встретились с его глазами. Несмотря на всю свою зажатость, он вдруг понял, что его невеста прекрасна.

– Вот теперь я могу, – сказал он с неловким смешком, – обращаться к вам так, как муж в «Эсмонде» обращался к своей жене. Я могу называть вас «миледи».

– О… – только и могла сказать она, пытаясь улыбкой скрыть дрожь.

– Вы выглядите очень мило, – сообщил он. – Поверьте моему слову.

И поцеловал ее в дрожащие честные губы, как мог бы поцеловать полноправный муж – каковым он уже почти и был.

Свою новую жизнь они начали в Полстри-мэнор, древнем и прекрасном. Ни одно из владений Уолдерхерста не могло сравниться с ним по освященной временем красоте. Эмили чуть не плакала от этой красоты, хотя не могла бы объяснить словами и как-то обозначить основания для обуревавших ее чувств. Она была абсолютно несведущей в архитектурных тонкостях. Для нее это место выглядело как просторный, хоть и невысокий волшебный дворец – дворец спящей красавицы, который за сто лет ее сна оплели вьющиеся растения. Они полностью укрыли его стены и башни, украсили его кружевами из листьев, молодых побегов и прочных ветвей. Огромный парк казался лесом, вдоль подъездной дороги росли гигантские липы, их ветви смыкались, образуя громадные арки, а корни прятались во мху – такие дороги бывают только в сказках.

Первый месяц в Полстри Эмили тоже провела словно во сне. Сном казался каждый день, и старый дом – с бесконечными комнатами, чудесными переходами и коридорами, окружавший его сад с дорожками, лабиринтами из вечнозеленых растений, тропинками, ведущими к неожиданно прекрасным полянам с глубокими, чистыми прудами, в которых росли кувшинки и плавали сонные карпы, – тоже был частью этих снов. В саду Эмили порою казалось, что Мортимер-стрит не существовала никогда, а в самом доме она иногда переставала верить в свое собственное существование. Особенно остро она это ощущала в картинной галерее. Мужчины и женщины, когда-то такие же живые, как она, теперь смотрели на нее из рам, и сердце у нее колотилось, будто она столкнулась с чем-то пугающе-мистическим. Ее зачаровывали их странные, безобразные или прекрасные, богато украшенные наряды; их лица – суровые или полные страсти, такие же безобразные или прекрасные, – казалось, чего-то от нее требовали (по крайней мере, ей хватало воображения чувствовать этот их призыв к ней). Уолдерхерст был с ней очень добр, но она боялась прискучить ему постоянными расспросами о людях, о которых он знал с детства, его предках. Казалось невероятным, что кто-то может быть так близко связан с этим мужчиной в латах или с той женщиной в фижмах. Люди, чьи предки всю жизнь взирают на них со стен, естественным образом могут забывать, что для других их предки – номера в каталогах художественных выставок.

У картин в галерее Полстри имелся собственный каталог, Эмили его разыскала и с глубоким интересом изучала. Она лелеяла трогательное тайное желание узнать как можно больше о прежних маркизах Уолдерхерст. Она выяснила, что, кроме нее, никто из них не явился к своим мужьям из убогих гостиных, по ночам становившихся спальнями, из расположенных на заштатных лондонских улицах меблированных комнат. Список благородных невест восходил к временам Генриха I , и иногда сознание этого подавляло леди Уолдерхерст, но не слишком богатое воображение и отсутствие склонности все усложнять избавляло ее от излишних страданий.

На самом деле спустя несколько недель она вынырнула из этого состояния сна наяву и поняла, что просто и незатейливо счастлива. Каждое новое утро приводило ее в восторг, и, поскольку она была невероятно нормальным созданием, этот восторг мог бы длиться до конца ее дней. Чудесно было уже то, что Джейн Купп помогала ей одеться изящно и к лицу, и что не надо было думать, как исхитриться, чтобы каждый следующий наряд выглядел свежим и новым. Она наслаждалась нешумной, отлаженной до совершенства работой большого домашнего хозяйства, возможностью поехать, куда хочется и когда захочется, при этом либо самой править лошадьми, либо прибегнув к услугам кучера, возможностью гулять, читать, бродить по прекрасным садам и оранжереям – все это было новой и непреходящей роскошью для женщины с незамутненной способностью радоваться.