Людмила Толмачева - Ягоды бабьего лета

— И все же, она его жена. Он любил ее до того момента, когда…

— Мам, закроем тему, ладно? Тем более что эта так называемая жена сейчас за решеткой и дает показания. Ведь ты ничего не знаешь…

— Чего я не знаю?

— Сенцов нарыл новые факты из жизни этой проходимки. Оказывается, до фирмы отца она работала секретаршей у одного алюминиевого босса в Сибири. В Москве у них свое представительство. В один прекрасный момент этот босс скончался прямо в кабинете, якобы от сердечного приступа. Скончался очень вовремя, оформив перед смертью завещание на Стеллу. Она не захотела ждать его естественной смерти, так как завещание было очень щедрым.

— Разве это доказано?

— Почти. Сенцов не раскрывает пока всех карт. А ты молодец, вовремя сообщила Сенцову о Стелле и ее масках-шоу. Он передал в ГИБДД сведения о машине и приметы этой суки, а сам с оперативниками помчался наперерез.

— Но ведь парик и толстые окуляры еще ничего не значат.

— Сенцову до фени этот маскарад, он ждал другую добычу. Знаешь, что у нее обнаружили в сумочке?

— Клофелин?

— А ты откуда знаешь? — разочарованно покосился на нее Владислав.

— Наугад сказала. Что, в самом деле клофелин?!

— Нет, другое лекарство со сложным названием, но действие почти такое же, даже сильнее.

— Выходит, она ехала убивать, — задумчиво произнесла Люба.

— Вот именно. Но в этот раз уже наверняка.

— Постой, а как она узнала? Ты ей сказал?

— Нет, конечно. И не бабушка. Похоже, она видела эту передачу, «Жди меня».

— Я не понимаю такую жестокость, — задумчиво обронила Люба.

— Да где нам понять?! У этой стервы гипертрофированная алчность, помноженная на стремление к единоличной власти и могуществу. Плюс извращенная любовь к собственному телу и здоровью. Меня ее ежедневные фитнес-истязания просто до бешенства доводили. А денежки-то она умело уводила из-под нашего носа. Ведь отец доверял ей заключение контрактов и всю бухгалтерию. При обыске из ее сейфа изъяли документацию на левую фирму, которую она организовала полгода назад. В нее уходили и деньги, и клиентура, и новые разработки. А помогал ей наш дизайнер, Макс. Она давно с ним спуталась, еще до исчезновения отца.

Всю оставшуюся дорогу Люба молчала.

Зинаида Егоровна встретила их с натянутой улыбкой, но вежливо. Присутствие Владислава помешало ей отыграться за прошлую обиду. Люба передала ей все необходимые документы и сказала, что вернется за Аней через пару часов.

К следователю она вошла ровно в одиннадцать. Он в общих чертах познакомил ее с ходом расследования уголовного дела, к которому было привлечено уже семь человек. Среди них были врач Норкина, директор Ощепков и племянник Ощепкова, бывший зэк Грошин, который как раз и бросил в номер гостиницы бутылки.

— Когда оперативники делали обыск в гараже Ощепкова, наткнулись на пустые бутылки из-под шампанского. Провели экспертизу, которая показала, что эти бутылки из одной партии с теми, что найдены на месте преступления. А потом и продавец магазина вспомнила, что Ощепковы брали два ящика шампанского на свадьбу дочери. Под неопровержимыми фактами он сломался, начал давать показания. А вот Норкина — крепкий орешек. Она все отрицает.

Любу вдруг осенило.

— Вы знаете, я случайно слышала, как Норкина угрожала какому-то старику, мол, отправит его в глухое место, в какой-то Васюнинский приют…

— Да-да, есть такой, но он для душевнобольных.

— А вдруг там уже есть какая-нибудь жертва Норкиной? Из тех, кто не поддался на ее уговоры отдать квартиру.

— Вполне может быть. И даже те, кто поддался. Диагноз — «старческий маразм», и концы в воду, то бишь в Васюнинский приют. Прекрасно, что вы это вспомнили. Я сегодня же проверю эту версию. А что за старик, которому она угрожала?

— Я его не видела, к сожалению, — соврала Люба. Ей не хотелось беспокоить Всеволода Петровича. К тому же, квартиру у него оттяпали другие.

На очной ставке Нинель Эдуардовна вела себя вызывающе. Презрительно кривя губы и окатывая Любу ледяными взглядами, она отрицала сам факт их разговора в своем кабинете. Было ясно, что голыми руками эту жабу не взять — слишком уж она была скользкой.

Когда ее увели, Люба облегченно вздохнула. Следователь, усмехнувшись, встал и открыл форточку:

— Ее парфюмерия долго не выветривается. Мне даже жена выговорила, мол, с кем ты там якшаешься — у тебя костюм насквозь пропитался духами.

— Если она все отрицает, то на каком основании ее арестовали? — спросила Люба, явно не горя желанием обсуждать «парфюмерию» Нинель.

— Ее задержали на основании показаний Ощепкова. Он раскололся и потащил за собой остальных. Норкина, по его словам, имела тридцать процентов от доходов, — он снова сел за стол. — Но мне нужны прямые улики и надежные свидетели. Почти все старики, у которых они отняли квартиры, поумирали. Двое, правда, живы, но они в тяжелом состоянии.

— Неужели в вашем городе столько одиноких стариков?

— Нет, конечно. В интернате — народ из разных мест: других городов, поселков, деревень. Кстати, Ощепков и компания не гнушались и деревенскими домами.

— Это значит, что им помогали представители власти?

— Естественно. У них были «свои» чиновники и «свой» нотариус. Хорошо отлаженный механизм отъема квартир. Со всеми фигурантами вы можете познакомиться на суде. Я думаю, к январю материалы следствия будут переданы в суд. А дело о покушении, скорее всего, выделят в особое производство.

Перед тем как возвращаться в Москву, решили втроем пообедать в местном ресторане. Аня поначалу сильно стеснялась, но остроумные шутки Владислава и ласковый тон Любы успокоили ее. Девочка смеялась над тем, как Владислав удачно изображал из себя неотесанного и сильно близорукого посетителя. Он читал меню и при этом специально коверкал названия блюд, придумывая новые — необычные и смешные. Например, вместо салата «Вешний», он читал: «Салат «Бешеный» — и тут же поправлялся, называя его «Зловещим». Закуска «Изящная» у него стала «Замазкой из ящика», коктейль «Кленовый нектар» — «Клёвым гектаром» и так далее. Аня заливалась колокольчиком, а Люба шикала на сына, вошедшего во вкус и не замечающего косых взглядов посетителей ресторана, правда, весьма малочисленных в это время суток. Но в душе у нее, что называется, цвела сирень и пели птицы. Такую эйфорию она испытала всего дважды — в дни их с Игорем свадьбы и рождения сына. Договорились, что Аня будет называть ее Любовь Антоновной, а Владислава — Владом или Владиком.

— В Москве у нас есть бабушка, моя мама. Скоро ты с ней познакомишься. А завтра мы пойдем в школу, — стараясь сдерживать счастливое возбуждение, говорила Люба, когда они уже ехали в машине.

Притихшая Аня с жадным любопытством смотрела на мелькавшие за окном деревушки, поля и перелески, а на Любины слова лишь кивала, очевидно не совсем вникая в их смысл. Чересчур много впечатлений пришлось на один день! А впереди еще Москва.