Мэтт Торн - Туристка

Клик.

— Звучит немного упрощенно.

— Может быть, но до сих пор это срабатывало.

Кот в последний раз спрятался в свой бак. Автомат выбросил два талона. Я положила их в карман.

— Как насчет баскетбола?

— Никогда в него не играла. Хотя в школе я была в команде.

— Все одно.

Мы пошли к баскетбольному автомату. Я бросила в него пятьдесят пенсов, и он заиграл «Звездный флаг». Я нажала на «Старт», планка поднялась, и к нам выкатились несколько шаров. Мы нажимали кнопки по очереди. Мэри била снизу, а я — сверху. Ни у одной из нас не получилось точных ударов, но совместными усилиями мы отвоевали один талон.

— Еще игру?

— Хорошо, только теперь плачу я.

Мы поменялись местами. Когда Мэри бросала шары, я внимательно разглядела ее руки. Мышцы у нее на руках были крепче, чем у меня, но я успокоила себя тем, что мышцы выдают конституцию самого тела, и ее крепкие ноги, руки и груди не могут скрыть грубый костяк. Когда последний шар упал в лузу, я задала ей вопрос:

— Ну и почему ты здесь?

Она взглянула на меня.

— Никто не приезжает в Вестон просто так, без своей истории, — сказала я. — Моя история уже выдохлась, а у тебя она должна быть свеженькой.

— Я люблю море.

Я рассмеялась.

— Ну да, я тоже так говорила. Из-за загрязнения окружающей среды ты собиралась провести лето в Брайтоне, но туда едут все, поэтому ты решила поискать что-нибудь не такое известное.

Она промолчала.

— Ты когда-нибудь видела путеводитель по Вестон-Супер-Мэа? Одна супермиля за другой, говорится на обложке. Может, именно это привело тебя сюда?

Она фыркнула.

— Это всего лишь летний приработок. В Лондоне невозможно найти такую работу.

— А за границей?

— Мне не по карману ехать за границу. К тому же хотелось найти работу без выплаты налогов.

Мы остановились напротив киоска, в котором выдавали призы. Киоск выглядел как витрина с призами для участников шоу-викторины «Дженерейшн Гейм», ко всем призам, разложенным на красном велюре, были привязаны ярлыки с указанием стоимости.

— Боюсь, много мы не получим.

Она заглянула мне через плечо.

— Это автомат «Дама червей»?

— Не знаю.

— Точно, он. Я получу для нас несколько талонов.

Она пошла к автомату расслабленной походкой, небрежно переставляя свои обычно напряженные ноги. Игра была довольно простой. Пять карт лицом вверх, одна дама и четыре короля. Карты сдаются, и нужно вытянуть даму. Когда набралось шестьдесят талонов, я спросила у Мэри, нет ли этой игры у нее дома.

Она рассмеялась.

— Просто я наблюдательная, вот и все. Когда я была маленькой, мама заставляла меня делать упражнения на тренировку памяти. Что-то вроде «найди различие». Так что теперь это мой конек.

Мэри свернула талоны, и мы вернулись к киоску.

— Что-нибудь тебе нравится здесь? — спросила я.

— Даже не знаю, — ответила она, разглядывая витрину.

— Чем больше у тебя талонов, тем больше вещей тебе не хочется.

— Наверное, я возьму какие-нибудь солнечные очки. Чтобы тот торговец на пирсе больше не приставал.

— Какие? «Жирный Поросенок» или «Пепе Пью»?

— «Минни Маус», пожалуй. Голубые.

Она указала служащему на очки, и он снял их с витрины. Мэри надела их, и мы вышли на солнце. Я посмотрела на часы.

— Пожалуй, у нас есть еще время на обед.

Пол ждал моих объяснений, снимая и надевая колпачок на маркере. Он всегда выглядел напряженным во время работы, редко расслабляясь до первой вечерней рюмки.

— Куда вы ходили?

— Да в закусочную.

— Значит, вы с Мэри теперь друзья.

— Это ничего?

— Конечно. — Он кашлянул. — Сара, ты ведь не занята в «Дельфине» в среду?

— Нет, а что?

— Я подумал, что мы можем опять провести вместе ночь.

— У тебя дома?

— Если хочешь.

— Ладно.

— Спасибо. — Он кивнул и поднялся.

Наклонившись, он похлопал меня по плечу и вышел из офиса. Я разглядывала геометрический орнамент, появившийся на экране компьютера моего любовника, и молила Бога, чтобы он не ушел от жены.

Мне удалось проучиться в университете один год. Каждый вечер я проверяла себя, смогу ли провести целый вечер одна. Сначала такая перспектива казалась слишком обескураживающей, и я жульничала, вынуждая своих приятелей и подружек приходить ко мне и отвлекать от занятий. Я планировала это как временную меру, но уже через несколько недель мое гостеприимство принималось как должное, и все студенты, за небольшим исключением, включали душеспасительные беседы в моей комнате в свою обязательную программу на вечер.

Все их стенания были настолько трагичными, что я не рисковала отлучаться из своей комнаты на улицу во избежание того, чтобы какая-нибудь из расстроенных собственной исповедью девиц не выбросилась вниз с крыши студенческой столовой. Мне приходилось откладывать вечерний туалет до двенадцати ночи, а иногда и позже, в зависимости от того, когда последний посетитель закончит свои излияния. Каждый вечер, когда я варила свои макароны, какой-нибудь зарвавшийся новичок прокрадывался ко мне на кухню и, заглядывая в мои сковородки, повествовал о том, как повезло его подружке. И я вынуждена была поглощать свой ужин под взглядами двух аскетов, примостившихся у меня на кровати.

Единственным утешением для меня было сознание того, что моя готовность всегда протянуть моим гостям зеленую кружку фруктового чая ценилась ими несоизмеримо высоко. Я с нетерпением ждала выхода очередного номера студенческого журнала, надеясь, что в нем появится панегирик, написанный одним из спасенных мной от самоубийства (причем незаметно для меня самой). В заголовке было бы сказано: самая отзывчивая, самое надежное доверенное лицо года.

Номер вышел, а обо мне там не говорилось ни слова. Но хуже всего было то, что, как оказалось, каждый второй студент уже сменил человек шесть партнеров, поучаствовал в нескольких скандальных историях и по крайней мере в одном происшествии с кровавым исходом. Мало в каких историях я узнала доверенные мне тайны, а мое представление о личной жизни моих приятелей-студентов оказалось далеко от истины. Я вернулась домой и провела остаток каникул, переживая предательство, читая обо всех вечеринках, которые я пропустила, и чувствуя себя такой несчастной, какой не ощущала себя с самого детства.

Вчера вечером я попыталась вспомнить обо всем этом, когда хотела убедить Пола, что понимаю, как ужасно он себя чувствует. Когда я согласилась пойти к нему домой, то уже знала, что ему хочется поговорить, и приготовилась выразить все сочувствие, на которое была способна, понимая, что это самый прямой путь к восстановлению нормальных отношений.

Мое искусство любовницы подпитывалось скорее моими врожденными способностями, чем страстью. Мне совсем не хотелось стать очередной миссис Марч, поэтому бедствия в семейной жизни Пола больше меня заботили, чем радовали. И мне совсем не доставляло никакого удовольствия находиться в доме другой женщины, возбуждаясь от обмана. Мне просто повезло с тем, что у меня был талант, который не соответствовал моему характеру, я была похожа на монашку с навыками гулящей женщины.