Уильям Берроуз - Голый завтрак [litres]

Сендер – это не человек… Это Человеческий Вирус. (Все вирусы – это выродившиеся клетки, живущие паразитической жизнью… Особое влечение они испытывают к Материнской Клетке; так, выродившиеся клетки печени стремятся найти дорогу в вотчину гепатита – и т. д. Короче, у каждого биологического вида есть свой Главный Вирус: Выродившийся Образ этого вида.)

Искаженный образ Человека вторгается в каждую минуту и в каждую клетку… Нищета, ненависть, война, полиция-преступники, бюрократия, безумие – вот симптомы заражения Человеческим Вирусом.

В настоящее время появилась возможность выделить и искоренить Человеческий Вирус.

Кабинет Окружного Управляющего находится в громадном здании красного кирпича, известном как Старое Здание Суда. Там действительно слушаются гражданские дела, причем судопроизводство безжалостно затягивается до тех пор, пока противники не умирают или не отказываются от тяжбы. Это происходит из-за несметного количества документов, касающихся абсолютно всего на свете; все они хранятся в полном беспорядке, поэтому никто, кроме Окружного Управляющего и его помощников, не в состоянии их найти, а сам он, бывает, тратит на поиски долгие годы. Между прочим, он до сих пор разыскивает материалы по делу о взыскании убытков, прекращенному производством в 1910 году. Большая часть Старого Здания Суда давно превратилась в руины, а та, что еще сохранилась, из-за частых обрушений крайне опасна. Наиболее рискованные задания Окружной Управляющий поручает своим помощникам, многие из которых лишились жизни на службе. В 1912 году двести семь помощников были погребены под завалами при разрушении северо-северо-восточного крыла.

Когда жителю Зоны предъявляется иск, его адвокаты потворствуют тому, чтобы дело было передано в Старое Здание Суда. Как только это сделано, истец уже проиграл процесс, поэтому в Старом Здании Суда слушаются только дела, возбужденные чудаками и параноиками, которые требуют «публичного разбирательства», чего добиваются редко, поскольку лишь острая нехватка новостей приведет в Старое Здание Суда репортера.

Старое Здание Суда расположено в поселке Пиджин-Хоул, за пределами городской зоны. Обитатели этого поселка и близлежащей местности с ее болотами и густыми лесами – люди столь слабоумные, с такими дикими замашками, что Администрация сочла целесообразным изолировать их в резервации, огороженной радиоактивной стеной из железных блоков. В отместку жители Пиджин-Хоула оклеивают свой поселок плакатами: «Горожанин, смотри, чтобы закат не застал тебя здесь», – предписание бессмысленное, ибо ничто, кроме неотложного дела, не привело бы в Пиджин-Хоул ни одного горожанина.

У Ли дело неотложное. Он должен срочно представить письменное свидетельство о том, что страдает бубонной чумой, и таким образом избежать выселения из дома, в котором живет десять лет, ни разу не заплатив за аренду. Он находится на вечном карантине. Короче, он набивает чемодан письменными показаниями и прошениями, предписаниями и справками – и добирается автобусом до Границы. Городской таможенный инспектор пропускает его одним взмахом руки: «Надеюсь, у вас в чемодане атомная бомба».

Ли проглатывает пригоршню успокаивающих пилюль и входит в таможенный сарай Пиджин-Хоула. Инспектора три часа роются в его бумагах, справляясь в пыльных книгах инструкций и таможенных пошлин и зачитывая оттуда невразумительные и зловещие выдержки с неизменной концовкой: «А посему подвергается штрафу и наказанию согласно постановлению 666». Они многозначительно смотрят на Ли.

Они просматривают его бумаги через лупу.

– Иногда между строк попадаются грязные стишки.

– Может, он задумал распродать все это на туалетную бумагу. Неужто все это дерьмо нужно лично персонально тебе?

– Да.

– Он говорит, да.

– А откуда нам это знать?

– У меня есть письменное свидетельство.

– Ну и хитрец. Раздевайся.

– Ага. Может, у него неприличные наколки.

Они облапывают все его тело, зондируя задницу на предмет контрабанды и обследуя ее в поисках доказательств содомии. Намочив его волосы, они отправляют воду на анализ.

– Может, у него в волосах наркотик.

Наконец они конфискуют его чемодан, и он, шатаясь, выходит из сарая с пятидесятифунтовой кипой документов.

На сгнивших деревянных ступенях Старого Здания Суда сидят около дюжины мировых судей. Они устремляют на приближающегося Ли взгляды тусклых голубых глаз и медленно поворачивают головы на морщинистых шеях (морщины забиты пылью), провожая его взглядами вверх по ступенькам до самой двери. Внутри пыль густым туманом повисла в воздухе, сыплется с потолка, клубами поднимается с пола при каждом его шаге. Он взбирается наверх по шаткой лестнице – признана аварийной в 1929 году. Один раз нога проваливается, и в нее впиваются сухие щепки. Лестница заканчивается малярными лесами, при помощи обтрепанной веревки и шкивов прикрепленными к балке, почти невидимой издалека в пыли. Он осторожно втискивается в кабину чертова колеса. Его вес приводит в движение гидравлический механизм (журчание воды). Колесо плавно, бесшумно движется и останавливается возле ржавого железного балкона, местами протертого насквозь, как подметка старого башмака. Он идет по длинному коридору с множеством дверей, большая часть которых заколочена досками или просто гвоздями. В одном из кабинетов – « Ближневосточная экзотика » на позеленевшей медной табличке – ловит термитов своим длинным черным языком Отщепенец. Дверь кабинета Окружного Управляющего открыта. Окружной Управляющий сидит в окружении шестерых помощников и жует нюхательный табак. Ли стоит в дверях. Окружной Управляющий, не обращая на него внимания, продолжает говорить.

– Столкнулся я на днях с Тедом Спиготом… славный малый, между прочим. Нет лучше парня в Зоне, чем Тед Спигот… Да, вспомнил, это было в пятницу, ведь моя старуха как раз страдала менструальными коликами, и я пошел в аптеку Дока Паркера на Делтон-стрит, что напротив «Высоконравственного массажного салона» Мамы Грин, где раньше была старая платная конюшня Джеда… Ну Джеда, сейчас вспомню его фамилию, он еще слегка косил на левый глаз, а жена у него была откуда-то с Востока, из Алжира, что ли, а как Джед помер, она снова выскочила замуж и нынче замужем за кем-то из Хутов, за Клемом Хутом, если память не изменяет, тоже славный малый, ну а Хуту в то время было года пятьдесят четыре, а то и все пятьдесят пять… Короче, я и говорю Доку Паркеру: «Моя старуха сильно страдает менструальными коликами. Продай-ка мне пару унций опийной настойки».

А Док и говорит: «Ладно, Арч, только ты должен надписать книгу. Фамилия, адрес и дата покупки. Такой порядок».