Оливия Лэнг - Crudo

Люди обезумели, но это не значило, что они неправы. Оборвалась какая-то нить между действием и последствием. Вещи продолжали происходить, но без логического порядка, было сложно говорить о правде, потому что какие-то части оставались за пределами видимости, может, результат, а может, причина – так или иначе, пространство между ними заполнялось вводящей в заблуждение информацией, бредом и ложью. Голова от этого шла кругом, приходилось тратить кучу времени, чтобы хоть в чем-то разобраться. Правда ли, что когда-то за определенными решениями просто следовали определенные события и об этом можно было рассказать в новостях? Она помнила, каково это, но смутно. Многое поменялось за этот год. Люди иного мнения часто раздражали, но это не значило, что они неправы. Подумать только, как много людей убиты нацистами, людей, которые раздражали, говорили неудобные и параноидальные вещи, оказавшиеся в итоге правдой. Они были мертвы, как и ироничные циники, и те, кто решил остаться в стороне, и те, кто участвовал в уличных боях, и те, кто укрылся внутри, запер двери и сохранил культуру. Кэти не знала, кем бы стала она, если бы дело до того дошло. Остались в прошлом ее дни в «черном блоке», когда она проталкивалась в первые ряды, стояла плечом к плечу с парнями в банданах и с кирпичами наготове, но потом она решила, что терпеть их не может, что всё это построено на догме и глупо, что для обеих сторон это игра. Сейчас сложно сказать. Зависит от того, в каком ты положении. Может, в синагоге, а может, в аэропорту с шарфом на голове. Какого черта произошло. Краем глаза она увидела две книги. «Метрополия» и «Жестокий оптимизм». Наверное, стоит их прочитать.

______________________________________

Дни – это лестница. Две половины свадебного торта стоят на кухонной стойке. Она учится рисовать стрелки, она купила жидкую подводку, но у нее трясутся руки. Возможно, стрелки – удел молодых и гладкокожих. В увеличительном зеркале ее глаз почти не видно под глубокими бороздами. У нее не то тело, о каком она бы мечтала. С наступления половой зрелости всё катилось под откос, ее настоящее тело – это тело одиннадцатилетнего андрогина, тощее и долговязое, заточенное под скорость. Она примеряет свадебное платье. Оно чем-то напоминает ей динозавра, наверное стегозавра, какие-то бесполезные оборки, не то что оборки вообще могут быть полезными, но в этих как-то особенно нет смысла, как и в гребне динозавра. Что ж, вот оно: она выйдет замуж в костюме динозавра с криво накрашенными глазами. Дом пахнет кофе и свежей краской. Больное каштановое дерево – словно маленький пожар на горизонте. Раздается гудок поезда. 29 часов.

Ей снился Себастьян, ей снилось, что он на пляже с Трейси Эмин, а потом ей приснилось, что она показывает ему злобное письмо, которое она написала кому-то еще, другому нерадивому бойфренду, и только потом до нее дошло, ведь он мог подумать, что ей не впервой писать такие письма, что у нее к ним талант. И это правда, у нее талант. Вчера в машине по пути из супермаркета она кричала на мужа, буквально кричала одними звуками без слов, ее так переполняло отчаяние и бессилие, что ей не хватало языка, в чем вообще дело-то было? Я ненавижу тебя, ты идиот, повторяла она раз за разом, ни то, ни другое при этом не имело и близкого отношения к правде. Он был умнейшим, добрейшим, самым любящим мужчиной, какого она встречала, но она была словно дикое животное, она не имела представления, что делать с любовью, она переживала ее как вторжение, как прелюдию к потере и боли, она правда не имела понятия. Она целыми днями боялась, что у него случится сердечный приступ, как у жены Хемингуэя Полины, которая умерла после ссоры по телефону, спустя много лет после их развода. Почему она не может быть спокойна, как вода. Убила бы тебя, кричала она, у нее весь вечер болело горло. Он терпеть не мог крики, терпеть не мог неожиданные звуки, его передергивало, если падала вилка, случись ему разбить стакан, он потом переживал целый день. Не то чтобы он был хрупок – просто прозрачен, прозрачны его боль и страх, он сворачивался в клубок, как морская звезда или актиния. Это была ее обязанность, скоро она поклянется защищать его и в буквальном смысле заверит обещание своей подписью, и он тоже. Пожалуйста, Кэти, не оплошай. Еще ей приснился внушительных размеров дом, гора шелка и льна в саду, пыльно-розовая и бежевая. На березе сидели четыре сороки, те же самые четыре сороки, что ругались всю неделю. Дождь ожидался с вероятностью тридцать процентов, сад был вычищен безупречно. Четыре сороки и ворона, явно недовольные.

Всё ли в порядке, всё ли в порядке. Она написала в твиттере, перефразируя Фрэнка О’Хара: Моя неизбывная паранойя, твоя любовь к йогурту. Для нее это было признание. Ты думаешь, что знаешь себя как облупленного, когда живешь один, но это не так, ты думаешь, что ты спокойный уравновешенный или в крайнем случае меланхоличный человек, ты не осознаешь, как легко ты раздражаешься, как любая мелочь, не то прикосновение или не тот тон, недостаточно быстрый ответ на вопрос, определенное выражение лица может вызвать у тебя припадок, потому что ты вечно на иголках, потому что ты не научился смягчать свои границы, не научился уступать пространство. Ты эгоистичен, неподатлив и замкнут на себе, ты как малое дитя. У Кэти на голове торчит вихор, Кэти считай голая, Кэти выходит замуж через 7½ часа.

Словно целый год прошел за один день. 18 августа 2017 года. Сначала кто-то напал на пса Мэри, и его пришлось везти в клинику, потом случилась авария на А14. Все опаздывали, было невыносимо, она так разнервничалась, она жила, запертая на непригодной для жизни территории своего тела, и никак не могла вырваться. Она ходила по дому и дышала. Что еще остается делать? Только дышать. Псу оторвали кожу на боку, где нога крепится к телу, рана серьезная, с ним всё будет в порядке, но прямо сейчас он напуган, ему больно, его вот-вот положат под общий наркоз. Кэти любила этого пса, можно сказать, он – ее любимое разумное существо. Она хотела, чтобы он был свидетелем на свадьбе, пускай даже запертый в багажнике и не увидел бы происходящего. В общем, она нарисовала черные линии стрелок по краю век. В общем, была гроза, молнии, библейский ливень, в общем, она разложила листья орешника вокруг фарфорового блюда, которое когда-то принадлежало Дорис Лессинг. Торт они покрыли глазурью вместе, переругиваясь в процессе. Поверх они налепили клубнику, Кэти продолжала соревноваться даже в день своей свадьбы.

На ней было оранжевое пальто и солнечные очки, дождь перестал, так почему бы нет. Лаймовые сандалии. На муже был костюм из сирсакера, тоже солнечные очки, вместе они смотрелись стильно, выделяясь на фоне неба, словно вырезанные фигурки. Они волновались, но вдруг на парковке оба впали в эйфорию. ВЫХОДА НЕТ, гласила надпись большими белыми буквами, но им всё равно, им классно, они тут как раз за постоянством, они не ищут дороги назад. Она забыла букет, Эл сказала, что найдет новый, и нашла, она исчезла на десять минут и вернулась с десятью нежнейшими кремово-розовыми розочками, перевязанными соломой, Бог знает, где она их взяла. Тем временем они сфотографировались на паспорт, чтобы уж совсем словить бюрократический настрой, оба получились приплюснутые, тучные и остекленевшие. Там был звонок с приклеенной над ним скотчем табличкой ЗВОНОК, всех слегка накрывало истерикой, ей противопоказано находиться в одном помещении с Сарой, они могли хихикать бесконечно. Потом всё началось, они вышагивали под Марию Каллас. Я согласна, и отныне, и повернитесь лицом, и блюсти верность до конца своих дней. На самом деле, их брак подразумевал некоторую открытость отношений, но Кэти говорила всерьез. Не могло на свете быть никого милее него.