Юрий Антропов - Ивановский кряж

Он себя успокаивал, а не ее вовсе, как поняла Аня.

— Все же схожу я, Ваня! Ну загляну как бы между прочим. За солью к Шуре. Она у меня вчера дрожжей просила, а я попрошу соли. И попутно Петра поддену: мол, чего не являешься отыгрываться, так и хочешь дураком остаться? А потом и про это самое приглашение…

Она живо устремилась к двери, на ходу поправляя на голове косынку, но Ивану Игнатьевичу это не понравилось.

— Да остынь ты, Аня! Чего засуетилась? Делать, что ли, тебе больше нечего? — одернул он жену. — Не надо никуда бегать. Я вот сейчас прямиком поеду во Дворец культуры. Там же не один Малюгин будет. Ребята подойдут, Сапрунов Коля. Вместе с ними и… Без всякого приглашения.

Иван Игнатьевич натянул на себя тужурку, шапку.

— А обувь-то? — остановила его Аня.

Он глянул на свои ноги. Вот это вырядился! Присев в коридоре на маленький стульчик, скинул тапки.

— Гляди, замерзнут ноги-то, — подала Аня припылившиеся за зиму туфли.

— А чего им мерзнуть? Я ж трамваем. А остановка рядом с Дворцом.

Встал, притопнул. Ссохлись немного. Ничего, разойдутся-растопчутся.

— Ну, я пошел.

Аня накинула телогрейку. Он поглядел на жену напоследок, но осаживать не стал — пусть проводит до крыльца. Любит она смотреть вслед, кто бы ни уходил из дому — если, конечно, по важному делу человек направляется, а не так просто. Выходит, дело у него сегодня не пустячное.

На улице Иван Игнатьевич зажмурился — до того ярко резануло солнышко по глазам, дробя на ресницах крохотные радуги. На закате оно уже было, а все же силу выказывало весеннюю. И то сказать: день теперь сравнялся с ночью. Значит, перезимовали. «Ну и слава богу, — сказал себе Иван Игнатьевич. — Уж и надоели эти морозы, испереязви их! И откуда только берется такая дурная сила?»

Он прошелся немного по темной, с лужицами в лунках от следов, тропинке и не выдержал, встал и повернулся к Ане.

— Слышишь, как синичка-то наяривает?

— Где? — спросила она, удивляясь такой перемене в нем.

— Да вон же! Ишь на ветке как хорошо устроилась. Перезимовала, варначка!

— Ага… Капели подпевает. Я еще днем слушала. Под окнами такой звон стоял! По старому тазику — дзинь, дзинь… И синичка вроде как в лад подхватывает.

— А может, со мной пойдешь? — неуверенно спросил он жену.

— Да ну… — смутилась она еще больше. — Куда я пойду? — и оглядела себя.

— Да ты переоденься. Я подожду.

Иван Игнатьевич отступил со скользкой дорожки на подтаявший снежок и притопнул ногами, убеждая тем самым жену: мол, ты видишь — я тут и буду тебя дожидаться столько времени, сколько тебе понадобится на сборы. Аня поняла это и, слегка зардевшись, с улыбкой покачала головой, словно говоря: «Нет, Ваня, и хотела бы я пойти с тобой, да не могу, мне же в свою контору надо».

Он вздохнул, тоже понимая ее без слов, и уже хотел было повернуться и идти на трамвайную остановку, но Аня, вдруг лукаво подмигнув ему, сказала:

— Погоди-ка, погоди… — и быстренько скрылась в подъезде.

«Чего это она? — озадачился Иван Игнатьевич. — Неужели и впрямь решила поехать со мной? Бросит контору немытой? Дернула меня за язык нелегкая… Мало того что самого не пригласили, так еще и жену с собой прихвачу…»

Аня, однако, вернулась быстро, по-прежнему в телогрейке и шлепанцах на босу ногу.

— Ваня! — повеселевшим голосом начала она прямо от порога. — Ты уже отправляешься, а Петро еще только бриться начал.

— Бриться? Разве он дома?

— Ага! Сидит с намыленными щеками. Говорит: «Чего это Иван не заходит? Я ж ему пригласительный билет принес, на работе не успел передать»…

Иван Игнатьевич постоял в оцепенении, затем перевел взгляд на окна Малюгиных, будто пытаясь увидеть с улицы Петра, сидевшего перед зеркалом.

— А ты зайди к нему, — подсказала Аня. — Как ни в чем не бывало. Вместе и поедете потом.

Словно не слыша ее, Иван Игнатьевич распахнул тужурку, вытащил из карманчика круглые большие часы на цепочке, поглядел на стрелки, а потом и к уху приложил. Идут. Тикают без всяких перебоев хоть в горе, хоть в радости. От уха отнимать часы он не торопился, потому что так было удобно смотреть на Аню — вроде как ненароком. Смотреть и видеть, что она переживает за него, волнуется. Косынка набок съехала, обнажила ухо и кипенно-белую прядь волос. А ведь вроде совсем недавно Аня была русой…

Ивану Игнатьевичу стало страшно от внезапной мысли, что время идет куда быстрее, чем кажется на первый взгляд. Ох, как быстро! И то, что совсем еще недавно было явью, куда-то бесследно девается, и нету ему никакого возврата. Разве что в памяти обманно всплывет иной раз, тревожа душу своей невозможностью. Ох, время, время…

— Ты чего? — спросила она.

— Да это я так…

Он спрятал часы, но еще постоял немного, глядя на жену и светло и печально улыбаясь ей.

Мать с умыслом затевала на этот раз гулянку. Ну, не то чтобы гулянку — просто решила отметить женский праздник, День восьмого марта. Хотя родню приглашать не стала. Саня-то, конечно, приедет без приглашения, улизнет от Кати играть с мужиками в домино — прямо прописался на чужом дворе, — и зайдет под конец похвастать, сколько выиграл, или посетовать по поводу проигрыша. Но Саня, хотя и ехидный, а все же безобидный человек, выпьет и про все забудет, осуждать Аню с Иваном не станет, что устроили вечер только из-за ребят.

Да, именно ради Наташки и Бориски решили мать с отцом собрать гостей — тех соседей, которые через своих детей были как-то связаны с Комраковыми. Прежде всего Петра и Шуру Малюгиных, дочку которых, учившуюся в металлургическом институте, Иван Игнатьевич ставил Наташке в пример, а семнадцатилетнего сына Павлика, десятиклассника, в шутку звал зятем. Потом родителей Лены Елизаровой, однажды приглашавшей к себе в гости Бориску. Ну и Солдатиху, ясное дело, Юлькину мать, без нее ни одна гулянка не обходится.

Оставалось неизвестным, конечно, явятся вместе со взрослыми их дети или нет. Это ведь что найдет на них: могут и заглянуть как бы между прочим, незаметно и присядут потом, разговорятся и перестанут стесняться, а могут и задичиться с самого начала, на аркане не затянешь.

Ане хотелось, чтобы на вечере повеселились не столько родители, сколько ребята. Старики что? Свое уже оттанцевали, отпели. Теперь черед молодых, считала Аня. Она надеялась растормошить Наташку — с девчонкой в последнее время что-то творилось: то задумается, никого не слышит и не видит, а то ни с того ни с сего заплачет беззвучно, отвернувшись к окну. «Может, влюбилась? — терялась в догадках Аня. — Так чего и плакать тогда?»