Тадеуш Конвицкий - Современный сонник

Потом я остановился в сторонке и смотрел на людей, собравшихся на лужайке. Они стояли на коленях, молясь из страха перед неведомым. Над ними нависло небо — странное, вопреки всем законам природы, насыщенное в эту позднюю осеннюю пору воистину летним зноем.

Там были и Корсаки, и граф, и Ромусь. Даже путевой мастер сегодня держался ближе к собравшимся. Но ее я не заметил. Возможно, ее загораживала от меня спина мужа, который не то руководил молитвами, не то внимал им.

Так закончился мой день. Я притащился домой и сел на пороге веранды, прислушиваясь к боли, от которой ныло все мое тело. И по временам мне казалось, что этот воскресный день был сном, сном из далекого прошлого, сном, который нельзя забыть.

Скрипнула калитка. Торопливым шагом приближалась Регина, прикрывая рваную блузку руками, скрещенными на груди. Она прошла мимо меня, не поднимая головы.

— Добрый вечер, — выпалил я, и сам испугался своего голоса.

Она остановилась. Я видел ее спину с вересковым пятном на блузке.

— Добрый вечер, — ответила она.

Я сильно смутился, но она, видимо, обрадовалась дружеским словам, потому что сказала, захлебываясь от волнения:

— Ах, не стоит по праздникам выходить из дому. Поехала я в город и чуть не сдохла с тоски. Лучше было бы остаться, что-то сделать, пошить или даже почитать. Ах, дура я, дура.

Она постояла с минутку и вдруг вбежала в комнату.

Солнце уже зашло. Только изоляторы на телеграфном столбе еще отливали красным цветом. Высоко в небе парила большая стая птиц.

И я услышал громкое, отчаянное рыдание Регины. Я сидел не шевелясь, оглушенный этим откровенным, пронзительным плачем.

Работа наша была несложная. Мы вбивали в шпалы огромные костыли, закрепляя на подкладках ровно уложенные рельсы. В качестве универсального орудия мы использовали кирку, нечто среднее между кайлом и молотком. Нельзя сказать, чтобы мы очень спешили: ветка была небольшая, и предполагалось, что первый поезд придет с севера в конце будущего месяца.

Граф Пац загнул внутрь воротник сорочки, образовав большое декольте на тощей груди. Он топтался на месте, повернувшись лицом к солнцу, очевидно высоко ценя его благотворное действие. Когда же он наконец решил, что нашел позу, наиболее удобную для загорания, то остановился и извлек из кармана старомодную деревянную табакерку и угостил меня папиросой собственного изготовления.

— Не хочу быть нескромным, — сказал он, — но объясните, почему вы именно сюда приехали?

Я молчал, старательно раскуривая папиросу. Граф разглядывал меня своими маленькими глазками в красных прожилках.

— Пардон, — сказал он наконец. — Но, видите сами, городишко маленький. Все тут живут по многу лет и не очень любят новые лица. Знаете, как это бывает.

— Ведь я ни от кого ничего не требую и никому не мешаю, граф.

Пац быстро обернулся.

— Вы-вы простите меня, но я не-не граф.

— Вас все так называют.

— Это спле-плетни, кле-ве-вета, — сердито заикался граф. — Я человек из народа, человек демократических убеждений.

— Но, граф, я не вижу ничего оскорбительного в вашем происхождении. Многие аристократы записались…

— К сви-свиньям соба-бачьим! — крикнул как можно вульгарнее Пац. — Я пле-плевал на аристократию. У нас было три гектара земли, и мы в поте лица их обрабатывали. У меня сви-свидетели и соответственные доку-кументы. К че-чертовой ма-матери!

Тут Пац покраснел, поняв, сколько непристойных выражений он употребил в течение одной минуты.

— Не надо вам отбрыкиваться от своего сословия, — примирительно сказал я. — Куда уместнее было бы разыгрывать роль все принявшего красного графа. Это более живописно. И какая чудесная традиция.

— Вы думаете, так было бы лучше? — растерянно спросил Пац.

— Разумеется. Можно привести много аристократических фамилий, которые кое-что да значат в нашей современной жизни.

Граф Пац еще гуще покраснел и вдруг оскалил большие скверные зубы.

— Неслыханно! — воскликнул он. — Вы говорите об этих кретинах? Ведь они дегенераты. Уже в восемнадцатом веке их место было в сумасшедшем доме. А остальные сплошь нувориши, выскочки, которые шестьдесят лет назад купили титулы у Габсбургов за деньги, нажитые ростовщичеством. Где теперь возьмешь настоящую аристократию?

— Вот видите, наконец-то мы договорились.

Пац уже остыл после внезапной вспышки.

— Пардон, простите. Я разъяснил вам все касательно моего происхождения и прошу оставить наме-меки.

Кто-то приближался к нам, шагая посредине путей. Граф торопливо подхватил кирку и на манер старого дровосека поплевал на ладони.

— Спокойно, — сказал я. — Куда вы спешите? Ведь это партизан.

Действительно, из серого, колеблющегося от жары воздуха вынырнул Ясь Крупа. Не глядя на нас, он поднял свою кирку и прошел между рельсами.

— Здравствуйте, — сказал граф, полагая, что наконец-то пришел его час.

Партизан молча заколачивал ржавый костыль.

— Здравствуйте, — повторил граф, — Удачно, видать, провели воскресенье. Уж скоро полдень.

— Катитесь колбасой отсюда, — проворчал партизан, не прерывая работу.

— Небось вчера государственная водочная монополия кое-что на вас заработала, а? — продолжал граф и лукаво подмигнул мне красновато-голубым глазком.

Партизан молчал.

— А может, дамочки, девочки из варьете? — не унимался Пац.

Партизан выпрямился и пристально поглядел на него.

— Отойди, сирота гербовая, а то вытяну тебя киркой.

На лице графа засияла счастливая улыбка.

— А я видел, видел, как вы вчера отправлялись на прогулочку с пани Региной.

Партизан побледнел и уронил кирку.

— Чего брешете без толку! — прохрипел он.

— Как такое? Вы пошли за реку, в Солецкий бор. Вероятно, по грибы, а? — смеялся граф, радуясь, что ему повезло и теперь он может поиздеваться над постоянным своим мучителем. — Когда оглашение, можно узнать?

Партизан нагнулся, поднял с земли кирку и долго разглядывал ее скользкую рукоять.

— Чтобы я женился на такой? — глухо произнес он. — Откуда мне знать, с кем она до сих пор путалась? Потаскуха, бездомная девка. Принесла ее к нам нелегкая.

— Хе-хе, одни разговорчики. Вы охотно побаловались бы с ней, разве нет? — ухмыльнулся граф и быстро заморгал глазками.

Партизан стиснул кирку так, что у него побелели пальцы, и размашисто вскинул ее.

— Она вам подходит в самый раз. Вы и должны на ней жениться, — сказал он только для того, чтобы последнее слово осталось за ним.

Граф пришлепнул слипшиеся на висках пряди грязно-желтых волос.

— А зачем мне жениться? — сказал он, причмокнув. — Зачем обременять себя новыми заботами? Пока у знакомых есть жены, так и я обеспечен. До сих пор ни одна еще не жаловалась.