Мишель Монтень - Путевой дневник. Путешествие Мишеля де Монтеня в Германию и Италию [litres]

Здесь есть вода, чтобы пить, а также чтобы принимать ванны. Купальня закрытая, сводчатая и довольно темная, шириной как половина моего зала в Монтене. Имеется также некое приспособление, которое здесь называют душем [655], – это трубки, через каналы которых можно орошать горячей водой разные части тела и особенно голову: струи льются на вас беспрестанно, хлещут по [выбранной вами] части, согревают ее, а потом вода сливается в деревянный желоб вроде тех, что устроены в прачечных, и утекает по нему прочь. Имеется тут и другая купальня, тоже весьма сводчатая и темная, для женщин: все это из источника, воду которого пьют, сидя довольно неудобно в некоем углублении, куда надо спускаться на несколько ступенек.

В понедельник, 8 мая, утром я с большими неприятностями принял предоставленную моим хозяином кассию; причем принял ее из своих собственных рук не без благодарности за ту, что принимал в Риме [656]. Через два часа я сел обедать, но не смог закончить свой обед, ее действие заставило меня вернуть все, что я успел съесть, а потом меня еще вырвало. Я три-четыре раза садился на стульчак с большой болью в животе, из-за того что он вздулся, и это меня мучило почти целые сутки, после чего я пообещал себе больше не принимать ее [657]. Я предпочел бы скорее приступ колики – настолько у меня был растревожен живот, а вкусовые ощущения исказились; из-за этой кассии расстроилось все мое здоровье; однако поскольку приехал я сюда в хорошем состоянии, то в воскресенье после ужина, который был моей единственной трапезой в тот день, довольно бодро сходил осмотреть источники Корсены, которые в доброй полумиле отсюда, на другой стороне той же горы, на которую надо сперва подняться и потом спуститься примерно на ту же высоту, что и здешние купальни.

Эти другие воды более знамениты из-за своих ванн и душа ; поэтому наши не получили никакого приобретаемого обычным путем применения ни через [назначения] врачей, ни через привычку пить их; и говорят, что те, другие, известны гораздо дольше [658]. Однако если уж говорить о старине, восходящей к римским векам, то никаких следов древности нет ни тут, ни там. Имеется лишь три-четыре большие сводчатые купальни с отверстием посреди свода в качестве отдушины; они темны и малоприятны. Есть тут и другой горячий источник, в двух-трех сотнях шагов оттуда, немного выше, на той же самой горе, который называется Сан Джованни, и там построили домик с тремя купальнями тоже под кровом; по соседству нет никакого жилья, но есть где положить матрас, чтобы отдохнуть на нем несколько часов за день. В Корсене воду совсем не пьют. Как бы то ни было, они разнообразят действие своих вод: используют для одних болезней остывшую, для других горячую, и вот тут творятся тысячи чудес; впрочем, нет такого недуга, который не нашел бы своего исцеления. Здесь имеется прекрасная гостиница со многими комнатами и штук двадцать других, поплоше. В том, что касается их удобств, никакого сравнения с нашей, ни красотой, ни видом оттуда, хотя у них под ногами наша же река, а вид простирается по долине дальше, и тем не менее там гораздо дороже. Многие пьют воду здесь, а потом идут принимать ванну туда. В настоящее время Корсена уже приобрела свою известность.

Во вторник, 9 мая 1581 года, ранним утром, до восхода солнца, я пошел пить прямо из ответвления, проведенного от нашего горячего источника, и выпил семь стаканов подряд, что составило три с половиной фунта – так они здесь меряют. Думаю, что дюжина составила бы наш картон [659]. Эта вода довольно умеренно горяча, вроде вод Эг-Кода или Барботана [660], и у нее меньше вкуса и привкуса, чем у любой другой, которую я когда-либо пил. Я смог заметить только ее теплоту и некоторую мягкость. Ради этого дня я не принимал никаких снадобий, и тем не менее, хотя я пил за пять часов до обеда, из меня с тех пор не вышло ни капли. Некоторые говорили, что я выпил слишком мало, поскольку они себе предписывают целую фьяску, а это две банки, что дает восемь фунтов, то есть шестнадцать-семнадцать моих стаканов. Я-то думаю, что вода нашла меня слишком пустым из-за моего снадобья, так что решила послужить мне пищей.

В тот же день меня посетил молодой дворянин из Болоньи, полковник, командующий двенадцатью сотнями пехотинцев, который состоит на жаловании у этой синьории и проживает в четырех милях от водолечебницы [661]; он явился с кое-какими подношениями для меня и пробыл около двух часов; попросил моего хозяина и прочих местных содействовать мне своим влиянием. В этой Синьории имеется правило – брать на службу иноземных офицеров; а поскольку в деревнях у нее имеется кое-какой народ, количество которого зависит от области, то она назначает им полковника, чтобы ими командовать; у кого должность повыше, у кого пониже. Полковникам платят, а капитанам, набранным из местных жителей, платят, только когда те на войне и командуют особыми ротами при надобности. Мой полковник получал шестнадцать экю жалования в месяц, и его обязанностью было только держаться наготове.

Они здесь живут больше по правилам, установившимся на этих водах, а не как у нас, и весьма воздерживаются от пищи, а особенно от питья. В том, что касается жилья, то я устроился здесь гораздо лучше, чем на каких-либо других водах, будь то хоть в Баньере. Местоположение тут красивее баньерского, однако не лучше, чем на любых других водах; баденские купальни превосходят своим великолепием и удобством все прочие, и намного; жилье в Бадене сравнимо с любыми другими водами, но вид лучше здесь.

В среду рано утром я снова пил эту воду, все еще мучась от последствий приема лекарства, которые ощутил за день до того, хотя, приняв его, я довольно быстро сел на стульчак; однако накануне я вернул все это медицине, так что не выдавил из себя ни капли воды, которую извлек из источника. В среду я выпил семь стаканов по фунту, что было по меньшей мере вдвое больше принятого раньше, и думаю, что никогда еще я не принимал столько за один раз. От этого я почувствовал большое желание потеть, чему нисколько не хотел способствовать, часто слыша, что это вовсе не тот результат, который мне нужен; и, как и в первый день, сдерживал себя в своей комнате, то прохаживаясь, то отдыхая. Вода выходила больше сзади, и я несколько раз садился на стульчак, но получалось вяло, а потом полилась одна чистая вода, без всякого усилия. Я уверен, что навредил себе, приняв слабительное из кассии, поскольку вода, найдя естественным выходить сзади и даже подстрекаемая к этому, последовала тем же путем, хотя для моих почек более желанным был путь спереди; и я полагаю, что к первым ваннам, которые я собираюсь принять, надо будет подготовить себя, воздержавшись накануне от пищи.

В общем, я полагаю, что эта вода довольно слабая и малодейственная, а следовательно, уверен, и вовсе не наобум, что новичкам и людям слишком прихотливым она не навредит. Здешние воды пьют, чтобы освежить себе печень и убрать красноту с лица, что я отмечаю с любопытством и ради услуги, которую должен оказать одной очень добродетельной даме из Франции. Воду Сан Джованни тут весьма используют для всяких прикрас и притираний, потому что она крайне масляниста. Я видел, как ее увозили полными бочками в другие края, а ту, что я пил, даже еще больше, на многих ослах и мулах в Реджо, Модену, Ломбардию – для питья. Некоторые принимают ее здесь, в постели, главное, чему они следуют, это держать живот и ноги в тепле и ничуть не сотрясаться. Живущие по соседству везут ее за три-четыре мили в свои дома. Чтобы показать, что она не очень возбуждает аппетит, у них заведено привозить воду из окрестностей Пистойи – горьковатую и очень горячую у своего истока [662]; местные аптекари ее держат как питье до приема местной воды, один стакан, и утверждают, что она хорошо идет и вызывает аппетит. Во второй день у меня [вместо мочи] вышла бесцветная вода, однако не обошлось и без некоторых цветовых изменений, как раньше, а еще много песка, но этому поспособствовала кассия.