Джон Фаулз - Женщина французского лейтенанта

У моста он отпустил экипаж. Последний день мая, теплый, изобильный, фасады домов закрыты купами деревьев, синее небо наполовину затянуто белыми облаками. Тень от одного такого облака на минуту закрыла район Челси, а пакгаузы по ту сторону реки по-прежнему были освещены солнцем.

Монтегью подробностей не знал. Информация пришла по почте – листок бумаги, а на нем только имя и адрес. Стоя возле стола своего поверенного, Чарльз вспомнил предыдущий адрес, полученный им от Сары… но этот был выведен твердыми печатными буквами. И только в краткости проглядывал ее почерк.

Следуя полученному по телеграфу приказу Чарльза, Монтегью действовал с величайшей осмотрительностью. К ней не подходить, чтобы не спугнуть и не дать повода к очередному бегству. Клерк в роли детектива, со словесным портретом героини в кармане (таким же располагали настоящие детективы), позже доложил, что молодая женщина, отвечающая этому описанию, действительно живет по данному адресу под именем миссис Рафвуд. Изобретательная перестановка слогов развеяла всякие сомнения по поводу достоверности информации… и, после первого короткого шока, перечеркнула мысль о замужестве. Подобная стратегия была достаточно распространена среди одиноких женщин в Лондоне и лишь доказывала обратное. Сара не вышла замуж.

– Я вижу на конверте лондонский штемпель. У тебя есть предположение…

– Письмо здешнее – стало быть, отправитель читал наши объявления. Адресовано оно лично тебе – то есть он знает, на кого мы работаем, но при этом не заинтересован в предлагаемой награде. Из чего, мне кажется, следует, что за этим стоит сама молодая леди.

– Но тогда почему она так долго не объявлялась? К тому же это не ее почерк.

Монтегью молча изобразил недоумение.

– Ваш клерк раздобыл еще какую-нибудь информацию?

– Он следовал инструкциям, Чарльз. Я ему запретил задавать какие-либо вопросы. По счастливому случаю он расслышал, как сосед пожелал ей доброго утра. Так мы узнали ее фамилию.

– А что за дом?

– Уважаемая семейная резиденция. Слова клерка.

– Наверное, она там служит гувернанткой.

– Весьма вероятно.

Чарльз отвернулся к окну и очень вовремя, поскольку, судя по взгляду поверенного, тот был с ним не до конца откровенным. Да, он запретил клерку задавать вопросы, но себе-то он не запретил допрашивать клерка.

– Ты думаешь с ней встретиться?

– Дорогой Гарри, если я пересек Атлантику… – Чарльз извинительной улыбкой загладил резкий тон. – Я знаю, о чем ты хочешь спросить. У меня нет ответа. Это слишком личное, уж прости. Сказать по правде, я и сам сейчас плохо разбираюсь в своих чувствах. Мне кажется, я что-то пойму, только когда ее снова увижу. Пока могу сказать одно… наваждение продолжается. Я должен с ней поговорить… ты меня понимаешь.

– Задать вопросы Сфинксу.

– Можно сказать и так.

– Главное, не забывай, что случилось с теми, кто не смог решить его загадку.

Чарльз отреагировал кислой гримасой.

– Если альтернативой является смерть или полное молчание, то можешь приготовить похоронную речь.

– Я все-таки подозреваю, что она не понадобится.

И оба улыбнулись.

Но сейчас, подходя к дому Сфинкса, Чарльз не улыбался. Он совсем не знал этот квартал – возможно, это такой ухудшенный вариант Гринвича, место, где вышедшие на пенсию морские офицеры заканчивают свои дни. Викторианская Темза была погрязнее, чем сегодня, и каждая волна выбрасывала на берег кучу мусора. Однажды запах стал до того непереносимым, что члены Палаты лордов покинули зал заседаний. Во всем обвиняли холеру. Так что дом на реке вовсе не являлся признаком социального статуса, как в наш дезодорированный век. При этом Чарльз про себя отметил, что дома довольно красивые. Если их жителей еще можно было обвинить в извращенном вкусе в плане выбора среды обитания, то, по крайней мере, их сюда привела не бедность.

Наконец, с внутренней дрожью, бледным лицом и ощущением собственной униженности, – его новое американское «я» отступило перед грозным закоренелым прошлым, и он смущенно осознал себя джентльменом, пришедшим к служанке, стоящей выше него, – он подошел к роковым воротам из ковкого чугуна. От них дорожка вела к высокому кирпичному дому, который почти целиком, до самой крыши, спрятался под роскошным покровом глицинии, как раз начавшей открывать первые бледно-голубые цветочные гроздья.

Он взялся за медное кольцо и стукнул два раза. Секунд двадцать подождал и стукнул дополнительно. На этот раз дверь открылась. Перед ним стояла служанка. За ее спиной он увидел широкий зал с таким количеством картин, что это больше смахивало на художественную галерею.

– Я бы хотел поговорить с миссис… Рафвуд. Она здесь живет, если не ошибаюсь.

Перед ним стояло стройное юное существо с большими глазищами и без привычного кружевного чепца на голове. Если бы не передник, он бы вообще не знал, как к ней обращаться.

– Простите, как вас зовут?

Он отметил, что она не добавила «сэр». Может, она и не служанка, слишком уж хороший у нее акцент. Он вручил ей свою визитную карточку.

– Пожалуйста, скажите ей, что я проделал немалый путь, чтобы ее увидеть.

Она, нисколько не смущаясь, прочла визитку. Все-таки не служанка. Похоже, она заколебалась. И тут из темноты послышались шаги. Появился мужчина лет на шесть-семь постарше Чарльза. Девушка повернулась к нему с благодарностью.

– Этот джентльмен желает видеть Сару.

– Вот как?

Он держал в руке гусиное перо. Чарльз, стоя на пороге, снял шляпу.

– Если вы не возражаете… личные мотивы… Я знал ее задолго до ее переезда в Лондон.

В придирчивом, хотя и беглом взгляде мужчины промелькнуло что-то неприятное… показная демонстрация своей небрежной лощености с еврейским налетом… такой молодой Дизраэли. Мужчина перевел взгляд на девушку.

– Она сейчас…

– Кажется, они просто разговаривают.

«Они»… очевидно, «с детьми», ее подопечными.

– Тогда проводи гостя наверх, дорогая. Сэр…

Мужчина слегка кивнул Чарльзу и исчез так же неожиданно, как появился. Девушка сделала знак следовать за ней, предоставив ему самому закрыть за собой дверь. Пока она поднималась по лестнице, он успел разглядеть отдельные картины и рисунки, а их здесь было предостаточно. Будучи знаком с современным изобразительным искусством, Чарльз узнал школу, к которой принадлежали многие работы, и знаменитого автора, чья монограмма стояла на отдельных полотнах. Фурор, вызванный его творчеством лет двадцать назад, изрядно поутих, а то, что тогда требовали сжечь, сейчас стоило немалых денег. Стало быть, мужчина с гусиным пером – коллекционер провокационного искусства и уж точно человек с достатком.