Филиппо Маринетти - Футурист Мафарка. Африканский роман

И стоя на вершине скалы, Мафарка вытягивался, махая руками, как огромными цепами в летучей конопле облаков, крошащихся в вихре. И раз за разом он наполнял легкие, чтобы кинуть в пространство буйные и зычные бури. Небо прояснилось, и луна, как газель, шаловливо запрыгала.

– Газурмах! О, мой сын! Предсказания зловещи!.. Я не доверяю этому горизонту, чистому, и прозрачному, как водоем из нефрита… Вот поэтому-то я и принесу жертвы Урагану, чтобы утишить его!.. Я зажгу на всех мысах высоких скалистых выступов громадные костры; там, где утес возвышается над невидимыми рифами почти в уровень с водою и с опасными течениями, там я зажгу костры!.. Я обагрю огромным пламенем ночь и оно привлечет корабли, все корабли на сто верст вокруг, и завлечет капитанов, как зеркала завлекают жаворонков, и убедят их причалить прямо в объятия смерти!..

И Мафарка бросился к еловому лесу, покрывавшему скалы. Огромными руками Мафарка вырвал триста гигантских деревьев и расположил их кучами, в ста локтях одна от другой. Потом, столкнув две гранитные глыбы, он высек огонь и поджег эти мрачные костры.

Хрустящая эссенция вечного желания двигалась длинными языками, облизывая лозы, нервы, корчащиеся от наслаждения. Первая Огненная Струя грубо разделась и, вдруг появившись голой из дымного платья, прильнула к стволу, осыпая его ласками.

Другая Огненная Струя, более могучая, выступила торжествующе, держа в объятиях трех густолиственных самцов. Свое безумное сладострастие, свою лютую жестокость она кидала через голову красными криками, прической искр, брошенных к безднам, падавших розовыми отблесками на гладкую стену скал, вплоть до нетерпеливых волн моря.

А Мафарка без устали бегал туда и сюда, как мрачный сводник, уготавливая сладострастные постели для любовных утех красных богинь. Он укладывал на матрацы листьев молодые стволы и стволы вековые, уже парализованные, изъеденные червями, с гноящимися глазами и зелеными язвами…

Целый лес, целое племя гигантских деревьев было таким образом, принесено в жертву, чтобы намазать и надушить смолою проворные ляжки ветра.

– О, перелетные ветры!.. Вот опьяняющие благовония и бальзамы для ваших дерзающих жонглерских ног!.. Успокойте вашу нелепую злобу и пощадите моего сына!.. Он опасный борец, но он молод, так молод, что было бы преступлением и подлостью предательски напасть на него!..

«О, придите же, корабли, вы, чудные ночные бабочки, обжечь крылья о мои костры! О, придите!..»

Вдруг гром, одетый в пламя, задыхающийся, с дождевыми волосами, застывшими от ужаса, кубарем скатился с зенита и, падая по железным ступенькам, сплющился в подземельях горизонта.

Вдали засверкали меловые топоры, которые невидимые руки точили на жестком и черном камне облаков. Вдруг голова грома была начисто срезана молнией.

Моментально за нее ухватились титаны и стали без конца катать ее в непроницаемых погребах, где ночь пучила в родах живот.

Какой мир она родит?.. И ветры суетились, чтобы услужить ей, бегали направо и налево, сверху вниз, по скалам, толкали матрацы облаков, приоткрывали драпри тумана, которые проворно открывали усталые, сейчас же теряющиеся вдалеке, лампы звезд.

Крики, резкие крики достигли вдруг Мафарки. Это буря кидала ему прямо в лицо разъяренных кошек.

А он оставался невозмутимым, поддерживая в душе усилия шквала и шум дерущихся ветров, ползущих снова и снова, как на башенку. Его лоб напоминал непобедимый белый парапет под волосами, стоявшими как дротики часовых.

Крики еще раз зацепились за живой гребень скалы… Тогда Мафарка отошел от пламени, чтобы осмотреть необъятный мрак, и не мог удержать рычания торжества, потому, что он был, наконец, услышан!.. О, Ураган был так любезен, что кидал направо и налево молнии, напоминавшие огромные голые руки, с которых стекала фиолетовая вода!.. Ураган открывал Мафарке зрелище из зрелищ!.. У его ног, в трехстах локтях, эта кипящая масса, эта битва огромных черных петухов, раздирающих ударами клюва друг друга на скале…

– Наконец-то ты утолено, мое обжорливое сердце! – воскликнул Мафарка. – А вы, великие Огненные Струи с руками, бренчащими от кораллов и рубинов, вы довольны вашей работой!..

Отвесно, под скалами, враждебные и молчаливые утесы, как негры, свернувшиеся клубком в плащах, топырящихся под очень длинными, прямыми копьями, смотрели на мрачное фланирование прибоя. Он углублялся, как передник, полный серебристой, розовой и желтоватой лавы, и в его углублении поднимавшемся, качающемся и встряхивающемся был виден клубок мачт с пронзенными животами парусов и гневными гроздьями утопающих…

И почти тотчас же Ураган убрал свою неистовую руку в глубины горизонта. Потом трижды он ударил свинцовым кулаком прямо в качающуюся и дымящуюся воронку залива. Ярость загромождала мрачным катаром его бронзовое горло, и он раздражался, может быть, от желания быть понятым.

А Мафарка издевался:

– Что с этой скотиной?.. Не собирается ли этот морской волк звать на помощь?.. Чего он вмешивается?.. И почему он идет, освещая агонию этой тартаны?.. Ах, пусть деловые морские течения без конца будут качать в грохоте прибоя эту кучу обломков и разодранных раскрашивающихся тел! О, идеальная мука, от которой загустеет море, чтобы кормить вас, старые, присевшие на часах, утесы!

Тем временем, четвертованные облака вытягивали свои чудовищные птичьи шеи, трепеща под гневом Урагана, который выдирал у них из зоба плеву и совал живые, перламутровые пальцы в их расплывающиеся, мягкие и железистые кишки.

Мафарка кричал:

– Хвалю тебя, прекрасный Ураган, за то, что ты так гневаешься! Я хвалю твой мрачный и грубый жест чистильщика! Я хвалю твои пальцы с огненными ногтями, насквозь пропитанные божественными нечистотами! Ты облегчаешь небо!..

Порою Мафарка свешивался, чтобы лучше разглядеть волнующиеся качели прибоя, где качалась тартана, обнажаясь, как изнуренная жарою женщина, освобождается от одежд.

И голая, совсем голая, тартана выставляла то зад, то живот; она срывала железные браслеты и колье цепей, все время качаясь вниз и вверх, взад и вперед, вправо, влево, чтобы проветрить свою ужасную похоть и развлечь свое одиночество.

Она уже потеряла якоря, свои тяжелые драгоценные амулеты. И свою шевелюру она отдала бешеному сосанию моря. Потому что было жарко на этой отмели.

Тартана легла на спину, и ее спина подскакивала, чтобы усилить размах качелей волн. И по временам она стряхивала с плеч темных червей.

– Сильнее! Скорее! Еще скорее!

Медленно, отяжелевшая от огромных жгутов и канатов, голова тартаны увлекла ее разодранное тело.

Но она совсем не тревожилась под тумаками урагана, который со всей яростью своих темно-красных молний неутомимо обтирал, бил и щипал ее бедра. Вдруг, тартана скользнула вперед, перекувырнулась от тяжести своей прически из канатов и несмоленых снастей и исчезла.